Читать книгу "Огонь блаженной Серафимы - Татьяна Коростышевская"

— Уходим. — Крестовский потащил чародея к выходу. — Иван, мороком каким прикрой, пока Попович из револьвера не принялась палить.

Зорин взял мои запястья, отпустил, кандалы упали.

— Идти можешь?

Я гордо кивнула и, прихватив с нар ридикюль, промаршировала к выходу. Охраны наверху не оказалось. Никем не остановленные, мы пересекли внутренний двор, у крайних хозяйственных построек обнаружилась калитка черного хода, за ней в переулке ожидала нас карета с надворной советницей Попович на облучке.

— Не нашумели? — строго спросила она Ивана. — Быстрее, это тупик, выезд только на площадь, нам нужно убраться раньше, чем челядь заметит вторжение.

В карете я оказалась рядом с Мамаевым, который устало опустил голову мне на плечо:

— Какое наслаждение, Серафима, я нынче испытал.

— Не дергайся, а то кишки наружу полезут.

— Нет, ты скажи, наслаждение или не наслаждение?

Переиначив сакраментальный вопрос любого пьянчужки: «Ты меня уважаешь?», Эльдар задремал.

Я жалобно посмотрела на сидящего напротив Ивана. Тот отвернулся к окну, но проговорил:

— На место приедем, я его подлатаю. Сейчас к отражению атаки готовым быть нужно, прости.

— Ему саблей живот располосовали, неглубоко, кажется, чтоб он постепенно кровью истек. А я должна была, по навьему замыслу, страдать от его мучений и попытаться сновидчеством спасти. Каково? А после я вспомнила, что зачем-то аффирмацию князя Кошкина с собою прихватила, и вызвала на помощь его сиятельство. А он Мамаеву ведьминскими пастилками рану залепил. Потом мы выпили коньяку, немного, тросточку всего, — развела я руки, будто рыбак, хвастающийся размером улова, — но меня, на голодный желудок, развезло. Тросточка кончилась, и князь ушел, но, перед тем как уйти, нас снаружи запер. И мы с Эльдаром решили огненные силы объединить. И тогда… Когда…

Объяснить, что наслаждение, о котором вещал нетрезвый Мамаев, касалось не объятий, а слияния сил, мне не удалось, мы прибыли на место, о чем сообщил нам спрыгнувший с облучка Крестовский. А Геля вытащила меня из кареты и затормошила в объятиях.

— Меня в ведьмин круг допустили! — восклицала она. — Твои горничные, и еще столичные ведьмы, и гранд-дама прелюбопытная. А ведьмы, представь, тоже за женскую свободу и равноправие радеют!

Зорин потащил Эльдара в дом, Крестовский отводил карету со двора в сторону конюшни. Дом я, разумеется, узнала.

— Где Марты? Гавр?

— Здесь, все здесь. Они с Маняшей наверху…

Не дослушав, я взбежала на крыльцо. В зале Иван колдовал над распростертым на диване Мамаевым, я наблюдать не задержалась, отправилась наверх.

Маняша отыскалась в дальней гостевой спальне, я бросилась к ней, роняя ридикюль, сбрасывая на пол шубу.

— Барышня!

— Барыня!

— Ав-р…

Обе Марты сидели у постели, на которой неподвижно и страшно лежало тело мадемуазель Лулу. Я упала на колени, схватила холодные руки, пытаясь согреть, поделиться силой.

— Иван Иванович сказал, что чародейскими способами излечить Марию Анисьевну возможным не представляется.

— Потратилась она сильно, больше, чем могла…

— Ав-р…

— Все версты до самого Руяна скрала, схватила обоих мужиков, мигом приволокла…

— Уж сильна была…

— Великая ведьма…

— Величайшая была!

— Сами вы были! — наорала я на Бубусика, виляющего хвостом. — А Маняша есть. Она сдюжит, ко мне вернется. Пошли прочь! Оставьте нас! Живо!

Что ж ты, нянюшка, натворила?

Я погладила ее плечи, волосы, сложила на груди холодные руки, подумала, что как у покойницы получилось, еще пуще зарыдала. Слезы быстро кончились или не быстро, времени я не ощущала, я выла протяжно, раскачиваясь на коленях из стороны в сторону.

А потом щеку обожгло пощечиной, от которой голова мотнулась, вторая пощечина вернула ее на место.

— Прости, барышня Абызова, — сказала Геля, — солей не припасла. Ну, соберись!

Сыскарка сызнова занесла руку.

— Только попробуй. — Слова мои вырвались изо рта огненной струйкой.

Попович отшатнулась, и мне на голову полилась вода. Я заморгала, охнула, вытираясь, Геля поставила на стол кувшин и виновато улыбнулась:

— Исключительные обстоятельства требуют исключительных действий. Прости. После, если захочешь, подеремся.

— Я, Евангелина Романовна, барышня приличная, драться не научена, — капризно протянула я, поднимаясь на ноги. — Будем считать, что ты только что за ночные кошмары рассчиталась.

Геля расцеловала меня в обе горящие щеки и набросила полотенце на плечи:

— Давай, блаженная, вытирайся. Совет держать будем.

Пока я приводила себя в порядок, сыскарка подошла к постели, кончиками пальцев прикоснулась к Маняшиной шее, потрогала жилку на руке:

— Пульс слабенький, но он есть, и вполне ритмичный. Погоди еще няньку свою хоронить.

— Она за гранью сейчас блуждает. — Вытряхнув из волос шпильки, я распустила по спине волосы и высвободила чуточку силы. — Любой сновидец ее вывел бы почти без усилий.

Геля пожала плечами:

— В чардействах ваших понимаю не особо, но уверена, что мы что-нибудь придумаем. Кстати, Серафима Карповна, я и не знала, что ты себе дома в столице покупаешь.

— Не дома, а дом. — От меня шел пар, и я помахала руками, его разгоняя. — Я сюрприз тебе сделать хотела, что соседками станем, потому и не рассказывала.

Мы оставили Маняшу и спустились на первый этаж, в столовую, где Марты уже накрыли стол, на котором пыхтел самовар в унисон с пыхтением жующего Гавра.

— Присаживайтесь, — кивнул Семен Аристархович, избавившийся от железных вериг и меховых одежд, по крайней мере, по пояс.

Теперь выглядел он неким мифическим получеловеком, шерстистым снизу, а сверху облаченным в мешковатую грязную сорочку.

Я присела, повернула веточку самовара, принялась на правах хозяйки разливать чай. На белой скатерти красиво смотрелись плошки с разноцветным вареньем и аршинное блюдо, полное ватрушек.

Геля ахнула, Зорин вздохнул и отобрал у меня чашку, кипяток из которой, оказывается, лился мне на пальцы. Я посмотрела на свою руку, на Ивана, всхлипнула, но слезы сдержала.

— Закуска! — сказал Мамаев умильно и стал закусывать. — Если кому-то вдруг любопытно, то я жив, здоров и готов к драке.

Девица Фюллиг пододвинула к руке Эльдара вазочку с вареньем и попыталась исчезнуть за моей спиной.

— Ведьма? — спросила я строго, обернулась, обжигая взглядом Марту Царт. — Обе ведьмы? А кто мне божился, что нет, кто тела свои для осмотра предлагал?