Читать книгу "Не ум.ru - Андрей Виноградов"

Совсем не про корейца сказ получился. Не Бздюков, наверное… Чего-то напутал…

Муйнак.

Ну конечно Муйнак!

88

Кимыч, с которым мы, не сговариваясь, само так сложилось, во второй раз оказались сослуживцами, владел «копейкой» неброского мышиного цвета, каковой в годы ее рождения был зауряден так же, как сейчас в дождливой Бельгии – реже мыть. Дотянувший до наших дней полудохлый ослик, а когда-то предмет особенной мужской гордости.

В те далёкие времена цеховики и другой предприимчивый люд, бодро химичивший с узбекским хлопком, считали Кимыча своим парнем. Рассказывать об этом он не большой любитель, цедит от случая к случаю малыми дозами, по каплям. Всякий раз требует с меня обещание, что ничто из рассказанного не просочится в мои литературные труды. Смешной: ну что может просочиться в слезу? Вот по этим недомолвкам – выпытывать я не мастак – у меня и сложилась впечатление, что был он где-то совсем внизу цеховой структуры, незаметным и на подхвате. Незаметным и также незаметно сметливым. А кто-то за ним наблюдал. В результате удалённость Кимыча от высоких сфер не смутила правоохранителей, и в лихой час по воле следствия он вырос до свидетеля обвинения. Однако не убоялся матерого государства, повёл себя очень достойно. Отсюда и «Жигуль». В благодарность. Премия от оценивших преданность и отвагу «старших товарищей». Тут ничего не могу возразить: умно сторону выбрал, хоть и не русский. Все лучше, чем просека в подмосковном лесу или строительный котлован в самом городе.

Автомобильчик с годами собрал коллекцию отличительных черт трудной старости, но в общем и целом сохранился неплохо. Хозяин заботливый. И вот совсем недавно, неделю назад, в субботу, полицейский УАЗ… Занятно, по мне так полицейский УАЗ уже не назовёшь ни «воронком», ни «канарейкой», не ложится на полицейский круп седло народной изобретательности. Вот он, глубинный смысл недавней реформы: чем внушительнее название службы, тем дальше она от народа.

Короче, УАЗ, вылетевший на красный свет на глазах у дюжины свидетелей, снёс «копейке» моего товарища всю корму. Вплоть до задних сидений. Весна, знаете ли, гололёд, реагент в осадке. Как товарищ Тё, он же Кимыч, в осадок не выпал, невредим-нетронут остался – загадка. Уму непостижимо. Но буддизм не по мне.

Надо сказать, стороны избежали безотлагательного и искромётного выяснения отношений. Предпочли ристалищу, даже словесному, тропу закона. По-видимому, сильная встряска сказалась характерах. Ко всему прочему Кимыч – мужчина спокойный, рассудительный, на рожон лезть не любитель. А у полицейских – у тех вообще транспорт казённый, и, слава богу, тоже обошлось, никто не пострадал. Они вызвали по уцелевшей рации коллег, те составили протокол: установили вину и ответственность за аварию водителя полицейского УАЗа, подтвердили правильность действий и трезвость пострадавшего, подписали бумаги, наряду со свидетелями – такое нашлись, не заартачились, добровольно поделились паспортными данными, – и разъехались в разные стороны на эвакуаторах, бряцая и скрипя поврежденным железом. Словом, все честь по чести, как и положено.

Днём позже пострадавшего Тё звонком вызвали в отделение «кое-что уточнить». Там опять все оказалось как положено: протокол, по которому гражданин Тё был прискорбно пьян в стельку и конечно же виноват в аварии, потому как въехал на перекрёсток под запрещающий сигнал светофора. А что «автор» происшествия бумагу не подмахнул, так гражданин Тё сознательно уклонился от процедуры. При этом нелицеприятно отзывался об офицерах при исполнении. По этому поводу его раскосым очам был явлен еще один протокол, бетонирующий факт его несознательного, хамского поведения четырьмя свидетельскими подписями. О первом, составленном на месте происшествия, протоколе, как выяснилось, в полиции никому неизвестно, как не может быть сведений о том, что в природе не существует. Этот философский постулат убедительно вытеснил уверенность Тё в своей правоте за края реальности. К догадкам, похмельным смурам и прочему, с полицейской точки зрения, хламу.

Все могло закончиться более-менее благополучно. По крайней мере, без явных осложнений. Сообрази Кимыч задать обидчикам уместный и наболевший вопрос: «Вы что же творите, подонки?!» Или: «Совсем страх потеряли, твари?» Но он промолчал. Загадочная корейская душа под советским соусом. Ничем не выдал своих чувств, демонстрируя буддистскую невозмутимость. Тем самым озадачил полицейских чинов выше всякой меры. В итоге его повязали. Обязаны были повязать – и повязали. Упаси бог, не за мнимую вину в аварии. За неуместность спокойствия. То есть за неадекватность. Это единственная часть сюжета премерзкой истории, когда я, пусть и с отвращением к себе, но стою на стороне полиции. Позже я долго внушал Кимычу, что на их месте кто угодно поступил бы так же.

– Молчуны, затаившиеся, – они хуже всех. На такое хамство и без «бля»?!

Кимыч мои доводы не принимал, отметал с ходу. Уже тогда, кстати, я должен был догадаться, что имею дело с нерусским. Нечего было тянуть до вчерашнего вечера, когда он – на тебе! – переполошился, как курица, почуявшая хорька. Мало ли что за соседним столом замышляют?! Я и не такое слышал. Недавно в автобусе молодой нигилист главу «пиаррезидентом» дважды или трижды назвал. Не думаю, что такой дефект речи у парня. Так мне что надо делать было: с воплем про провокацию требовать от водителя срочной высадки? А по Кимычу, я чуть ли не посадкой рисковал… Урод. До соседнего стола от нас метра два было. В питейных заведениях это как до Америки! В тех, которые мы посещаем привычно, – вообще другая планета.

Расстроил он меня своим непостижимым упрямством. А ведь я уже был готов вписаться в соседское настроение. Пусть и провокаторы. Тоже, кстати, люди, теоретически могут быть подвержены вразумлению. Если, конечно, правильно развернуть полемику. Я бы, к примеру, призвал этих шептунов, «горлопанов про себя», умериться в резкости и непримиримости. Растолковал бы, что от очевидного нынешнего к неведомому предстоящему следует переходить по-флорентийски, «сфумато». Это когда цвета перетекают один в другой, создавая поразительную гармонию без резких границ. Ту, что мы видим на полотнах Леонардо. «Но вот незадача… – выдержал бы я паузу. – Если нет очевидного перехода, то в чем же тогда прикол?» Вот так: озадачил бы и заткнулся. На вашу «провокаццию», раз уж в Италию занесло, – наша.

Ах, Кимыч, Кимыч, осторожная ты душа. Такую сценку зарезал.

89

На другой день после печального для одной из сторон знакомства с неделикатно подправленной версией протокола, то есть во вторник, я отправился выручать товарища, застрявшего в обезьяннике. Полицейские, хоть и злились на странного мужика, доставшего бывалых стражей необъяснимым смирением, но до просьб снизошли, позволили дом набрать со служебного аппарата. Видно сознавали, пусть и неохотно, что закон вроде бы на их стороне, сами же его к себе портупеями притянули, а справедливость, странным образом, – нет. Та осталась за гражданином Тё. Схоронилась за неширокую спину и робко выглядывала из-за плеча.

Ее и приметили. Вот так: пусть и не совсем еще полицейские, но уже и не менты; менты о таких материях, подозреваю, вообще не задумывались. И не оборотни в погонах, потому что денег, то есть суммы, с которой стартует понятие «деньги», у Тё с собой не было. Да и окажись в кармане заначка – не предложил бы ни за какие послабления. Принципиальный.