Читать книгу "Украденное лицо - Тара Изабелла Бертон"

Пианист пускает по кругу емкость с чаевыми, и Луиза опускает туда двадцатку, еще одну двадцатку Лавинии из тех, которые она должна складывать на черный день, когда она наконец ударится в бега.

Затем пианист объявляет всем присутствующим, что сегодня вечер открытого микрофона, и спрашивает, не желает ли кто-нибудь выступить.

– Знаешь, – бормочет Мими, – я приехала в Нью-Йорк, чтобы выступать на Бродвее. Ну не смешно?

В мире так много отчаявшихся, несчастных и виноватых людей. Луизе хочется одного – чтобы хоть одному человеку сегодня вечером стало хорошо, и поэтому она говорит: «Мими, тебе надо выступить», а Мими смеется, вздыхает, краснеет и отвечает: «Нет, не могу, у меня голос пропал давным-давно». Луиза хватает ее за руку, вздергивает ее вверх, машет и кричит: «Вот здесь, вот здесь!», и хотя Мими краснеет и стесняется, она очень довольна. Посетители совместными усилиями вытаскивают Мими на небольшой помост, представляющий собой импровизированную сцену.

Играют «Нью-Йорк, Нью-Йорк». («Здесь всегда играют «Нью-Йорк, Нью-Йорк», – говаривала Лавиния, но она так любила эту песню и этот город, что она никогда ей не надоедала.) Ничего не меняется в этом городе, и все вечеринки на один манер, и все бары на одно лицо, и каждый вечер пятницы такой же, как и на прошлой неделе, и те же фотографы снимают тех же людей в опере, и по тем же паролям открывают двери в те же питейные заведения, словно универсальными ключами, и в каждом гребаном баре с тапером во всем гребаном городе на исходе вечера играют «Нью-Йорк, Нью-Йорк».

Мими все же поет эту песню.

Вот что вы никогда не знали о Мими.

Голос у нее хорош.

Голос у Мими не хорош-для-дебютантки, не хорош-для-Нью-Гэмпшира и даже не хорош-для-выступлений-на-подпевках. Голос у Мими настолько хорош, что он заставляет всех смеющихся, пьющих и фоткающих замереть, положить телефоны и пристально поглядеть на нее.

Если у меня сложится там, поет она, и звуки необузданно рвутся ввысь, тушь у нее размокает от пота и стекает по лицу, и Луиза впервые осознает, что Мими – настоящая красавица.

Когда она выводит У меня сложится везде, она поет на разрыв, все хлопают в ладоши и выкрикивают ее имя, потому что именно такой у нее голос.

Когда она заканчивает песню, ей аплодируют стоя. Даже официанты кричат от восторга.

Она через стойку поглядывает на Луизу блестящими от слез глазами, и хотя овации еще не утихли, Мими бежит через весь бар и бросается Луизе на шею, беспрестанно повторяя спасибо, спасибо и тут же прости, я тебе блузку испачкала, а Луиза вторит ей словами все нормально, все хорошо, понимаю.

– Это лучший вечер в моей жизни! – выдыхает Мими, она так счастлива, и сейчас Луизе хочется лишь сказать: поехали ко мне домой. Луизе хочется лишь заварить Мими чай с кардамоном, клюквой, корицей и бузиной, сесть рядом с ней на диване и так громко включить классическую музыку, что миссис Винтерс забарабанит в дверь и начнет выступать, или заснуть вместе с ней на огромной кровати Лавинии под необъятным покрывалом из жаккарда с меховой оторочкой. Или просто говорить всю ночь напролет, по-свойски, по душам. Но, разумеется, Луизе нельзя этого делать, потому что Лавиния дома (она отметилась на «Фейсбуке» в группе божественного сознания в Ист-Виллидж, но уже за полночь, и она, наверное, теперь дома), а еще оттого, что Луизе теперь нельзя быть ни с кем откровенной.

– Ты прелесть, – говорит Мими. – Ты просто прелесть, Лулу. Почему мы не подружились? – Она улыбается. – Надо нам как-нибудь потусить.

– Было бы классно.

Мими вываливается на Вторую авеню.

– Я люблю тебя, Лулу.

Луиза ловит ей такси.

Она дает ей шестьдесят долларов, чтобы расплатиться, потому что Мими живет во Флэтбуше, потому что у Мими никогда нет денег.

– Я не могу…

Луиза захлопывает дверцу машины, прежде чем Мими успевает сунуть ей деньги обратно.

Такси медленно отъезжает в сторону Флэтбуша.

Луиза больше не в силах разыгрывать спектакль.

Все, что угодно, лишь бы не выкладывать поддельные фотки на телефон Лавинии и не «гуглить» мотивационные цитаты, достаточно литературные, чтобы их использовала Лавиния. Все что угодно, лишь бы не посылать загадочные и веселые сообщения Беовульфу Мармонту и Гевину Маллени плюс бодрые и взвешенные электронные письма Корделии и родителям Лавинии, не прятаться от миссис Винтерс, не шутить с Хэлом Апчерчем, не переводить деньги Афине, не пытаться заставлять Рекса забыть ее, не паниковать каждый раз, когда газеты сообщают, что кто-то обнаружил труп в Ист-Ривер, и не притворяться перед Мими, что Лавиния по-прежнему жива.

Луиза звонит Рексу, хотя уже за полночь, хотя он, наверное, уже спит, хотя она не из тех прилипчивых подружек, что звонят бойфрендам посреди ночи. Она слушает долгие гудки в телефоне.

– Ты мне очень нужен, – говорит она. – Мне надо с тобой поговорить, очень-очень!

– У тебя все нормально? (Она гадает, колеблется ли он.)

– Ты мне очень нужен, – повторяет она. – Приезжай.

– Но…

– Ее там нет.

И Рекс отвечает:

– Конечно, конечно, не волнуйся, я приеду.

Она так хочет, чтобы он был рядом. Она хочет, чтобы он был в ней. Она хочет, чтобы он ее обнял, унял ее дрожь, выслушал ее рыдания и прегрешения, понял все, что она сделала и не сделала, и, возможно, тогда ее кто-нибудь узнает и одновременно полюбит.

В вестибюле Луиза неуклюже возится с ключами. Она даже забывает высмотреть на лестнице миссис Винтерс.

Раньше ступеньки никогда не казались такими высокими.

Она громко топает по лестнице, шумя на весь дом (пусть старая сука только дверь откроет, думает она, пусть только высунется).

В квартире уже горит свет.

Дверь уже открыта.

На диване сидит Лавиния.

У нее длинные растрепанные волосы. Она сидит, поджав под себя ноги. На ней тот самый халат.

Луиза роняет ключи у самого порога.

Конечно, думает она, продираясь сквозь винные пары, сквозь адреналин, сквозь все свои бессонные ночи, никто до конца не умирает.

Лавиния медленно поворачивается к ней.

У них одинаковые скулы. У них одинаковые сверкающие голубые глаза.

– Я приехала повидаться с сестрой, – говорит Корделия.

Глава 8

Луиза поднимает ключи. Заходит в квартиру. Садится на диван рядом с Корделией.

– Извини, – говорит она каким-то не своим голосом. – Лавинии нет дома.

– А где она? – вздергивает подбородок Корделия.