Читать книгу "Сивилла - волшебница Кумского грота - Людмила Шаховская"

Фульвия позвала рабынь, стоявших поодаль. Они отвязали священную лиру Арны и под ее аккомпанемент стали напевать куплеты разговора солистки с хором.

Я люблю его, как весенний день; Я люблю его, как луч солнечный.

Но твою весну хмурой осенью Заменил злой рок;

Твое солнышко черной тучею Заслонил от глаз. Не слыхать тебе пенья пташечек; Не свивать венков из весенних роз; Не видать тебе друга милого.

Дорог милый мне, как царю венец, Как невольнице воля сладкая, Невозвратная.

Слит венец тебе не из золота — Думой горестной твою голову Увенчал злой рок.

Уж не знать тебе вольной волюшки; Не порвать тебе цепь тяжелую Горя лютого.

Что бы ни было в жизни горестной, Поклялась я быть другу верною. Сгинул милый твой; больше нет его; Без вины казнен смертью лютою.

Но ничто навек не разлучит нас; Даже смерть сама не властна любовь Охладить к нему; будет все любить Друга милого сердце верное За могилою.

Под эту песню Арна задремала, прислонившись головой к плечу обнимавшей ее Фульвии. Рабыни ушли. Через некоторое время Арна очнулась, огляделась в предрассветный сумрак, потом вдруг вскочила с лавочки и заговорила, указывая в одну из дверей беседки:

— Видение… вон там, гляди! Я вижу Эмилия, он с нами…

Фульвия тоже увидела высокую белую фигуру. Знакомый им обеим голос, полный тоски и любви, позвал:

— Арета!..

Дочь Тарквиния порывисто бросилась с тихим криком, не разбирая, живой это Эмилий или его тень.

Глава XVII

Вернувшийся из Аида

Юноша прижал к сердцу подругу детства, усадил на скамью и сел рядом.

Арна ничего не могла говорить. Она ласкала его темно-русые кудри, с невыразимой любовью глядела в его добрые глаза, пожимала могучие руки. Они оба плакали в порыве восторга, забыв Фульвию.

Отойдя от счастливой четы, молодая римлянка также плакала, одинокая, забытая, но счастливая счастьем любимых людей.

— Я жив, я жив, Арета, успокойся! — говорил юноша, лаская любимую женщину. — Я все твои оковы разорву. Моя… моя навеки ты отныне.

— Ах, друг мой! — ответила она. — В сто раз приятнее мне было бы жить в хижине с тобой, чем изнывать в этрусском чертоге сурового Мамилия, немилого мне и не любящего меня, Эмилий…

— Эмилий казнен, — возразил он, — не называй меня так. Фамильное имя моего отца Турна было Гердоний, но он уже имел двух сыновей, когда родился я. Римский патрициат считает многочадие неприличным, и больше двух сыновей или дочерей знатные не оставляют. Поэтому меня усыновил дед, отец матери, и по нем я был Эмилием. Когда я умер, но подземные боги возвратили мою душу на землю…

Возвращенный к жизни юноша вкратце рассказал любимой женщине о своих приключениях. Арна слушала с глубоким вниманием, радуясь, что его сестра Ютурна, спасенная сивиллой, стала служить ей заместительницей, «тенью», в тех случаях, когда старухе не под силу идти далеко или выполнять какое-нибудь сложное гадание вроде показывания загробного мира.

Ютурна и теперь в Риме, привезла Эмилия из Греции вместе с Виргинием Руфом и его другом Арпином, за которого давно вышла замуж.

— Арета, — заключил он свое повествование, — мы больше не расстанемся. Бросим все, бежим в Афины, в Египет, куда тебе угодно… Или укроемся до лучших времен в Италии, у самнитов, где живут родные мужа моей сестры, где дожил свой век спокойно и мой дед-изгнанник Эмилий Скавр.

— Друг мой, — возразила Арна с грустью, — зачем и куда бежать мне теперь, когда моя душа скоро покинет тело? Смерть в груди моей.

— Ты не умрешь, Арета! — вскричал он в отчаянии. — Ты не умрешь! Мы отвезем тебя в Кумский грот — сивилла все недуги исцеляет.

— Слишком поздно!.. Ничто не спасет от смерти, когда уж нет могучей силы жизни. Как зовут тебя теперь?

— Брут усыновил меня, и теперь я Юний Гердоний Сильвий в память казни в лесу.

— Пусть другие люди так тебя называют, но ты зовешь меня по-прежнему Аретой… Так и ты для меня останешься Эмилием, как прежде. Если по-прежнему мои желания — закон для тебя.

— И ты можешь сомневаться!.. Умрем вместе… Ты это хочешь?..

— Нет, Эмилий. Фульвия, где же ты?

— Я здесь, моя дорогая, — отозвалась римлянка, — я отошла, чтоб не мешать вашему счастью.

— Поди сюда! — И она обратилась к другу. — Вот девушка, достойная, Эмилий, быть твоей женой. Она со мной оплакала час гибели твоей. Возьми ее! Прими из рук моих, как мой последний дар. Она любит тебя, таит любовь в своем чистом, скромном сердце. Возьми Фульвию, Эмилий, и с нею вместе посещай мой мавзолей.

Арна взяла правые руки Эмилия и Фульвии, соединила их и продолжила:

— Вот наконец я счастье узнала! Изведала его, хоть в час моей кончины! Со мной здесь мой друг и верная, любимая подруга. Я счастлива, и вы будьте счастливы, друзья мои, невеста и жених. Просьбы умирающих священны, вы не откажетесь исполнить их. Ты, Фульвия, слова обрядов брачных скажи сейчас…

— Где ты, мой Кай, там и я, твоя Кая, — произнесла Фульвия, зардевшись ярким румянцем счастья.

— Но что это за звуки? — воскликнула Арна, встрепенувшись, как вспыхивает в последний раз, перед тем как угаснуть, догоревший светоч. — Слушайте!.. слушайте!..

Эмилий и Фульвия увидели, что вдали, за невысокой оградой сада, по Тибру несется богато убранная лодка, в которой сидит сивилла Ютурна, заместительница, «тень» знаменитой волшебницы Кумского грота, окруженная вооруженными людьми — пособниками ее дела мести за отца и братьев. Среди них были жрецы Евлогий Прим и брат его Евлалий и вернувшиеся проскрипты Тарквиния, — Виргиний Руф и друг его, муж Ютурны, Эмилий Арпин, их жены и взрослые старшие дети.

Они пели заунывно, протяжно, и каждое их слово доходило в сад:

Полночные звезды горят в вышине, Огнем отражаясь в игривой волне, Но взглянет Аврора — настанет рассвет, Они исчезают… погасли… их нет.

Так память о милом в полночной тиши Встает перед взором несчастной души. Нам снится, что милый пришел к нам… он здесь… Но утро настанет — и призрак исчез.

Нас горе разлуки терзает сильней; Разбитому сердцу еще тяжелей. О люди!.. блаженство любви есть цветок, Прелестный и нежный, растущий открыто, Без всякой защиты… сорвали — поблек!.. Сорвали, — поблек!..

Эхо повторило припев, донесшийся с уплывающей лодки: