Читать книгу "Воображаемые девушки - Нова Рен Сума"

Это было необъяснимо, как и многое из того, что произошло с тех пор, как я вернулась домой.

Нет, дождь здесь был совсем ни при чем, поняла я, нас не спасало то, что мы на холме. С высокого камня, в свете всех ламп, включенных в доме, мне было видно, что холм, на котором стоял дом, теперь был одним целым с необъятным водохранилищем. Поверхность воды была гладкой, казалось, что ее уровень везде одинаков. Когда-то раньше между холмом и водохранилищем была дорога – двухполосный отрезок Двадцать восьмого шоссе. От него ничего не осталось. Теперь вообще было непонятно, где заканчивалось водохранилище и начинался дом. Теперь казалось, что мы жили на берегу огромного неспокойного океана.

Воды водохранилища высвободились из своих стен, поднялись сюда, подкрались к нам, обхватили нас своими холодными пальцами. Оно пришло к нам.

И все из-за меня.

Руби балансировала на высоком камне, не отпуская меня, и пыталась придумать, что нам делать. Я молчала, хотя мое молчание вряд ли могло чем-то помочь, но она все равно продолжала крепко держать меня, чтобы я не соскользнула. Я подумала о Лондон, надеясь, что ей удалось выбраться. И сразу же вспомнила, что ей ничто не угрожает. Она могла отлично дышать под водой.

Питу понадобилась бы буксировка, чтобы уехать, да и на машине Руби, низеньком «Бьюике», вряд ли можно было отсюда выбраться. Из дома вышел Джона и сказал, что вода уже в подвале и ему потребуется взять в аренду насос, чтобы откачать ее, но в остальном дом в полном порядке и нам лучше зайти внутрь и обсохнуть.

– Ты взялся указывать, что мне делать? – рявкнула на него Руби, она и без того была озадачена, и ее терпению пришел конец.

– Но дождь уже кончился, – сказал Джона. – Вода скоро уйдет. Заходите уже в дом.

Она дерзко покачала головой. Но потом оглянулась на небольшое озеро, в которое превратился задний двор и на котором ее веранда казалась дрейфующим островом, и передумала.

– Мы поднимемся наверх, – объявила она. – Джона, завтра нас здесь уже не будет. Сделай так, чтобы моя машина смогла проехать по подъездной дорожке.

Подавленный Джона подошел ближе, капли с мокрых волос слезами скатывались по его татуировкам. Он понятия не имел, каким мы видели его, на кого он был похож, когда произнес:

– Детка, ты же несерьезно! Ты собираешься уехать только потому, что затопило подвал?

Я знала наверняка: моя сестра не была его «деткой». Она никому не позволяла так с собой обращаться, даже когда действительно была маленькой. Когда парень так называл ее, можно было не сомневаться – он терял Руби навсегда.

– О, подвал всего лишь одна из причин, – сказала моя сестра. – Остальные причины тебе известны. Не вынуждай меня перечислять их в присутствии моей младшей сестры.

Видимо, мы с Питом приехали в разгар их ссоры. Я старалась не смотреть на них, быть тактичной. А вот Пит смотрел, что было некрасиво. А потом заговорил, что было еще хуже:

– Эй, а как же я? А если ты скажешь это в моем присутствии?

– Как же ты? – спросила она. – Если не сможешь уехать отсюда, спи в машине.

Она шагнула с камня туда, где, казалось, было помельче. Вода была не очень глубокой, но темной, как камень, на котором мы стояли, пряча в себе все, что захватила, даже носки сапог. Руби попыталась обойти Джону, но он не пропустил ее, а схватил ее за руку, удерживая на месте.

Это было все равно что смотреть на блестящего бесстрашного жука, который хочет улететь, но переливающееся крылышко которого прижали булавкой. Руби пыталась освободиться, но Джона держал ее крепко. И вот она перестала сопротивляться, но он не ослабил хватку. Я больше не могла на это смотреть. Мне пришлось отвернуться.

– Ой, – услышала я ее голос. – У меня будет синяк.

– Не будет, – ответил он.

– Будет, еще как. Через час у меня на локте появится огромное лиловое пятно. Но у меня есть два свидетеля, которые скажут, откуда оно взялось.

Джона что-то забормотал – наверное, пытался лебезить, извиняться по-всякому, – потом раздался какой-то шорох и чавкающие звуки: видимо, Руби решила воспользоваться склизкой грязью под своими ногами. Я украдкой взглянула на них. Они стояли перед домом, он по-прежнему держал ее за руку, но уже не так крепко, как будто теперь опасался касаться ее и в то же время боялся отпустить. Его рубашка была заляпана грязью.

– Ты не можешь так поступить со мной, Руби, – тихо сказал Джона.

Но я его слышала. У меня были уши Руби – таких же формы и размера, со сросшейся мочкой. А Руби могла услышать, как ты грызешь ногти, даже будучи на другом этаже, и закричать, чтобы ты сейчас же перестал. Она могла слышать твои мысли, если ты думал достаточно громко, положив голову ей на плечо. Она могла услышать, что происходило на другом конце города.

Я отчетливо слышала голос Джоны, и тут он сказал моей сестре самые жалкие слова, которые только мог сказать взрослый мужчина, эти четыре пугающих слова: «Но я люблю тебя!» Еще же хуже было то, что он, помолчав, произнес потом: «А ты разве меня не любишь?»

Она не ответила. Она не отвечала так долго, что я уже начала думать, что Руби забыла о том, что они разговаривали, а мы с Питом молча наблюдали. Это было жестоко – то, как моя сестра медлила с ответом, ужасно, отвратительно, но в то же время так круто, что хотелось уметь так же.

Она убрала его пальцы со своей руки и потерла локоть. Потом взяла его ладонь в свою и положила ему на грудь, прямо туда, где сердце. Затем отпустила его, и он остался стоять с прижатой к груди рукой. Свою руку она убрала.

– С чего ты взял, что я тебя люблю? – сказала Руби.

Она пошлепала к дому, попросив меня знаком подождать чуть-чуть. Это «чуть-чуть» показалось мне ужасно долгим: оно вмещало мое балансирование на камне, Джону рядом, уничтоженного ее словами, и Пита, наоборот, приободрившегося, гадавшего, удастся ли ему получить второй шанс. Но вот она пришлепала обратно ко мне, так быстро, как только могла. В ее руке была пара галош, и Руби по очереди надела их на меня. Сестра бросила последний взгляд на темное неспокойное море позади дома, как будто они выиграли этот раунд, но следующий будет за ней, и мы пошагали ко входной двери, открыли ее за отверстие, где должна была быть ручка, и вошли в дом, оставляя грязные следы, которые потом кому-то придется убирать.

Меня не особо волновало, что она порвала с Джоной. За все эти годы я повидала много расставаний: какие-то были быстрыми и забывались так же быстро, какие-то – медленными и мучительными и требовали судебных запретов. Во время некоторых по комнате летали продукты, а в особо тяжелых случаях – что-нибудь посерьезнее, типа ботинок. Иногда было очень много слез. Но почти всегда, за редким исключением, уходила именно Руби. Она поворачивалась спиной, ее длинные темные волосы развевались вслед… Это была ее фирменная подпись, чтобы ее всегда помнили.

Но в этот раз она, казалось, была расстроена. Сестра терла глаза, и я не была уверена, что именно она вытирала – слезы или следы грязи. Может, дело было в доме, потому что раньше у нас никогда не было собственного дома. А может, она оплакивала свою веранду.