Читать книгу "Тайная жизнь мозга. Как наш мозг думает, чувствует и принимает решения - Мариано Сигман"

Мы можем думать о дофамине как о воде, которая делает глину более пластичной, а о сенсорном стимуле – как об инструменте, который оставляет желобок в сырой глине. Ни один из механизмов не работает в одиночку. Работа с сухой глиной – пустая трата времени. Точно так же материал не может изменяться сам по себе. Смачивать глину, если вы не собираетесь придавать ей новую форму, – тоже бесполезное занятие. Вот основа программы обучения, которую мы начали с обсуждения идеи Гальтона: мозг учится, когда он открыт для преобразующих стимулов. Это медленная и монотонная работа: прокладка маршрутов для новых нейронных связей, которые автоматизируют процесс. В дополнение к усилиям и тренировке для трансформации необходимо, чтобы кора мозга находилась в состоянии, чувствительном к переменам.

Подводя итог, можно сказать, что мы разобрались с ошибкой Гальтона и в общих чертах поняли, как устроен процесс обучения. Потолок достижений не имеет генетической обусловленности и зависит от социального и культурного окружения. Мы также убедились, что виртуозы выполняют свои специализированные задачи качественно иным образом, а не просто улучшая первоначальную процедуру. Для успешного обучения нам нужно работать с мотивацией и прикладывать усилия за пределами «зоны комфорта» и порога одобрения. То, чтобы мы обычно считаем потолком эффективности, часто лишь новая точка равновесия.

Коротко говоря, учиться никогда не поздно. Если что-то и меняется в зрелом возрасте, – это наша мотивация, которая застревает на уже достигнутом и не стремится попасть в водоворот новых знаний и открытий. Восстановление энтузиазма и терпения, мотивации и убежденности будет хорошей стартовой позицией для тех, кто на самом деле хочет учиться.

Глава 6. Просвещенный мозг

Как улучшить процесс обучения с помощью того, что мы узнали о мозге и человеческом мышлении?

Каждый день более двух миллиардов детей во всем мире идут в школу. Там они учатся читать, заводят близких друзей и осознают себя членами общества. Возможно, это самый грандиозный коллективный эксперимент в истории человечества. Именно в школе, в процессе интенсивного обучения происходит изменение и преобразование мозга. Однако нейронаука в основном игнорировала эту тесную связь и долгие годы держалась в стороне от классных комнат. Вероятно, настало время для наведения моста между нейронаукой и образованием.

Философ и педагог Джон Брюэр предупреждал, что этот мост соединяет миры, далекие друг от друга: то, что считается важным в нейронауке, не обязательно актуально для просвещения. К примеру, понимание того, что особая область теменной коры отвечает за вычислительные способности, может иметь важное значение для невролога, но не поможет учителю лучше преподавать математику.

Здесь нам нужно проявлять особый скепсис по отношению к неточным и расплывчатым научным терминам. Однажды я присутствовал на конференции, где мнимый специалист по нейронауке утверждал, как это делают многие в наши дни, что люди должны больше пользоваться правым полушарием. Я поднял руку (левую, в качестве уступки) и заметил, что даже если я согласен с необходимостью более активно использовать правое полушарие, я просто не знаю, как это сделать. Нужно ли наклонять голову вправо, чтобы увеличить приток крови к правому полушарию? Его «экспертная» рекомендация заключалась в том, чтобы сосредоточиться на рисовании, книжках-раскрасках и творческих искусствах и меньше думать о языке. Тогда я спросил, почему он прямо не сказал об этом, а воспользовался красивой, но бесполезной метафорой. Упоминание полушарий мозга было способом использовать научный престиж в маркетинговых целях.

Существует долгая история перевода фундаментальных знаний на язык прикладной науки. Согласно одному мнению, наука должна накапливать массив знаний в надежде, что какая-то их часть в конце концов будет использована для нужд общества. Альтернативный подход, предложенный Дональдом Стоуксом в «Квадранте Пастера», состоит в поиске той ниши, где фундаментальная наука встречается с прикладной.

В таксономии Стоукса научные знания классифицируются исходя из того, стремятся ли они к фундаментальному пониманию или приносят непосредственную пользу обществу. К примеру, модель атома Нильса Бора – это тот случай, когда наука стремится к знанию в чистом виде. Лампочка Эдисона – пример прикладного использования науки. Работа Пастера в области вакцинации, согласно Стоуксу, затрагивает обе стороны: в дополнение к описанию фундаментальных принципов микробиологии она предлагает конкретное решение одной из самых актуальных медицинских проблем своей эпохи.

В этой главе мы совершим плавание по водам науки о мозге, когнитивной науки и педагогики вокруг «квадранта Пастера», и будем исследовать основные аспекты мозговых функций в надежде внести вклад в качество и эффективность образовательной практики.

Звучание букв

Когда мы учимся читать, то обнаруживаем, что формы р, р, ρ, ℘ и Р – это одна и та же буква. Мы понимаем, что точное сочетание сегмента линии и кривой «| + ⊃» составляет букву Р. Кривая может быть меньше, линия – наклоняться, но, несмотря на различия, они обозначают одну и ту же букву. Это визуальная часть чтения, которую мы уже рассматривали. Но есть и другое, более сложное действие, связанное с произношением буквы, с пониманием того, что визуальный объект «р» соответствует слуховому объекту, фонеме /р/.

Согласные буквы трудны для произношения, так как мы не слышим их отдельно; они всегда сопровождаются гласными. Поэтому согласная «р» произносится как «рэ». Чистый звук «р» без «э» кажется странным. Кроме того, некоторые согласные требуют сложных манипуляций с голосовым аппаратом: например, резкого смыкания губ при произнесении /п/ или смыкания зубов для произнесения /ж/. Гораздо легче произносить слоги, особенно состоящие из согласной и гласной, например /-па/[89].

В испанском и итальянском языке существует точное соответствие между буквами и фонемами, что сильно облегчает их расшифровку. Но в английском и французском языке это не так, и тем, кто учится читать, приходится расшифровывать более сложный код, что заставляет их просматривать несколько букв подряд прежде, чем они смогут произнести их.

Важность экспрессивного компонента чтения обычно недооценивается, вероятно, отчасти потому, что мы можем читать молча. Но даже если читать шепотом, дело движется медленнее, когда слова трудны для произношения. Иначе говоря, мы внутренне проговариваем текст, даже если читаем беззвучно.

Поэтому те, кто учится читать, также узнают, как нужно говорить и слушать. Произнося слово «Париж», мы производим непрерывный поток звуков[90]. Попросить человека, который не умеет читать, разделить слово на /п/, /а/, /р/, /и/ и /ж/ – все равно, что взять шарик из смешанного пластилина разных цветов и попытаться разделить его на исходные оттенки. Естественные строительные кирпичики устной речи – слоги, а не фонемы. Не научившись читать, очень трудно ответить, что произойдет, если убрать букву «П» из слова «Париж». Способность разделять звук слова на составные фонемы называется фонологическим восприятием; она не врожденная, а приобретается с умением читать.