Читать книгу "Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916-1926 - Павел Долгоруков"

Следователь бесился, вскакивал, ходил по комнате и угрожал, что меня перешлют в Харьков и в Москву и там сумеют узнать правду, церемониться не будут. «Стыдно вам, старик, врать; это вы или что-либо в России должны сообщить, или в Польшу». – «Зачем мне врать. Добрался я, слава Те, Господи, до России, не помирать же мне в Польше. А если пошлете меня в Харьков, то Бога благодарить буду и за вас помолюсь. Я и то путь держу на Харьков, в клиниках там лечь хочу полечиться. Больно там хорошо лечат. Четыре года тому назад в них лежал». – «В молитвах ваших не нуждаюсь, Бога никакого нет, это вы им только народ морочите, чтоб вам на хлеб подавали. А правду я от вас все-таки узнаю. Измором возьму, а узнаю». – «Со мной что хотите можете сделать, в вашей я власти. А что касаемо измора, то много ли мне, при моей древности и хилости, жить осталось. Смерти я не боюсь. Привел бы Бог поближе к Томску умереть, в Сибири. А в Бога я всю жизнь верил, с этим и помру, грех так говорить о нем. И правды теперь не стало, как Бога забыли». А сам все крещусь и кашляю. Потом он чуть меня не поймал на русских деньгах. Я забыл, когда были введены червонцы, и сделал вид, что сначала не расслышал его вопроса, какие у меня были деньги при переходе моем якобы полгода назад в Польшу в поисках сына… Потом я что-то начал говорить о царских деньгах и керенках. «А червонцев не было?» – «Нет, не было». – «А как же вы по железной дороге к Польше подъехали… Ведь в то время уже не брали старых денег». – «Это, – говорю, – как вырезали у меня кошель с паспортом, то червонцы украли, а сначала в России они у меня были». – «Где в Польше были?» – «В Дубно, в лечебнице лежал, привел Бог помолиться у Почаевской Божией Матери» и т. д. «А откуда же у вас доллары?» – «Помогли добрые люди, да было еще у меня несколько золотых русских с личностью государевой, их и выменял на американские деньги по совету людей». Много еще расспрашивал меня следователь, и я уже точно и подробно на все отвечал…

Очевидно, я и этот экзамен выдержал, так как иначе если бы в чем-нибудь был заподозрен, то был бы задержан впредь до телеграфного запроса в Томск и другие отдаленные пункты, на которые ссылался. Надо отдать справедливость следователю – он был очень резок, но не груб. Интересовался, как и при других допросах, что говорят о Советской России в Польше? «Слышал, – говорю, – что в газетах писали о голоде да что бандитов большевики снаряжают нападать на границу». Смеется. «Что касается голода, то сами видите, какой у нас урожай, а где есть недород, туда подвезут из урожайных мест. Что касается бандитов, то нам нет в них надобности. Народная Советская Россия миролюбива, а если бы захотела, могла бы легко смять Польшу. Теперь мы окрепли, не то что вначале, когда и Врангель был на юге, и Сибирь мы недовоевали». – «К какому обществу вы, товарищ, принадлежали в России?» Я, будто не понимая вопроса, отвечал: «Ни к какому обществу я, господин, не приписан». – «Господ у нас нет, все равны». – «Ни к какому обществу, потому я не крестьянин, а духовного сословия». – «Не то, к какому союзу или политической партии?» – «Православный я, русский и прописан я в Томске». – «В Союзе архангела Михаила не состояли?» – «Никак нет, и не слыхал про то». – «А что вы делали в Почаеве?» – «Богу молился да болел. Второй раз сподобился я у Почаевской Божией Матери побывать, – говорил я крестясь, – я и не ведал, что она теперь к Польше отошла. А что мне Польша. Не умирать же мне в ей… Сынка не разыскал, а выправлять пашпорт, сказывали, более года пройдет, да и денег уйма уйдет, не хватит, а старого больного человека, вишь сказывали, свободно через границу пропустят, не то что призывного. Опять-таки, какой я контрабандист. Умереть бы в России. Уж вы сделайте такую милость, направьте на Харьков и в Сибирь, не возвращайте в Польшу». – «Отправим вас в Шепетовку, там рассудят». А в Шепетовке высшая инстанция пограничного ГПУ, и ее особенно боятся контрабандисты и перебежчики. В Славуте – средняя инстанция.

Когда я рассказал в арестной о допросе, то все пришли к заключению, что дело мое обстоит хорошо и что меня через Шепетовку отпустят в Россию. Они не знали, какой я опасности подвергаюсь, если там какой-либо следователь или другой служащий в ГПУ, бывший в Москве или видевший меня на юге России, меня узнает.

Весь день почти приходилось лежать на нарах, так как ходить из-за тесноты нельзя было. Приводили новых и уводили партиями и в одиночку. Вечером снова час прогулки – толчея в садике перед арестной и кипяток, потом перекличка и проверка. Когда дежурный красноармеец рапортовал следователю, что нас в мужской камере 26 человек, а оказалось 27 (одного недавно привели), то ему сильно влетело. Следователь его ругал и стыдил, что красное дело такими служащими не может делаться и что если он еще раз будет замечен в небрежности, то он его посадит под арест на шесть месяцев. Очевидно, это не было простой угрозой, так как вытянувшийся красноармеец, по-видимому, струхнул. Под вечер вывели партию перебежчиков, отправляемых обратно в Польшу.

Ночью духота и вонь нестерпимая. Из-под нар, наиболее вшивого места, к нам направлялись постоянно струи такого зловония, что даже лежавшие рядом со мною босяки не вытерпели, разбудили старосту, и тот стал ругать обитателей под нарами, убеждая их проситься «до ветра». Дежуривший красноармеец вытащил из-под нар за ноги одного парня, приказал спать на полу посреди комнаты и для назидания ткнул несколько раз прикладом под нары. Но ничего не помогло, и обитатели нижнего этажа напоминали нам о себе всю ночь. Мне плохо спалось, и уснул я лишь под утро.

9 июля. День однообразно тянется по-вчерашнему. В 7 часов чай и прогулка. Томительно неведение дальнейшей судьбы. Сначала говорили, что нас отправят утром. Дремлю на нарах. Слушаю оживленные разговоры. Все в один голос утверждают, что в России лучше жить, чем в Польше. Здесь урожай, и в голод в России не верят. Сравнивают цены, не здешние лавочные, а базарные в деревнях, которые некоторым известны. Оказывается, что хлеб и некоторые продукты дешевле, сахар дороже, чем в Польше. Предметы контрабанды из Польши – мануфактура, водка, кокаин и прочее («Познанка»—водка польская – в большом почете.) Из России несут табак и золотые, царские и большевистские, которых очень много на Кресах у евреев. Некоторые перебежчики попадаются в третий, четвертый раз и все же намерены по водворении в Польшу вновь идти в Россию, и в конце концов они достигают своего. Резкие, гортанные голоса евреев. Большинство арестованных – преступный элемент с точки зрения государственной (как и я преступник по отношению к большевикам), но, живя с ними в тесном общении, совершенно естественно подходишь к ним как наши великие русские писатели – по-человечески, человечно. Контрабандисты в огромном большинстве молодежь. Одного постарше, посолиднее на вид, не босяцкого типа, я спросил, почему он занимается контрабандой. Он мне ответил, что семья большая, земли мало – не прокормить, – так не бандитом же становиться. Контрабанда – это прибыльный, рискованный промысел-спорт; к перебежничеству прибегают из-за нужды.

Днем пришла пятилетняя девочка, спрашивать арестованного батюшку. Позвали меня. Оказывается, местный священник прислал свою дочь узнать про меня. Через полчаса пришла молодая еще жена его и принесла мне теплый молодой картофель, салат из огурцов, белый хлеб, сухарей и бутылку молока. Спасибо добрым людям – хорошо пообедал, после нашего сухоедения поделился с друзьями. Звала вечером прийти к ним чай пить, говорит, что разрешают. Дежурный красноармеец обещал повести меня, если разрешат.