Читать книгу "Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа» - Степан Гедеонов"

Кормильцы и воспитание. — «Вольга же бяше въ Киеве съ сыномъ своимъ съ детьскомъ Святославомъ, и кормилецъ его Асмудъ». «И бе у Ярослава кормилецъ и воевода, именемъ Буды». — Эти слова указывают на постоянный обычай, на учреждение; о нем упоминается и в Русской Правде: «А за кормильца 12, также и за кормилицю, хотя си буди холопъ, хотя си роба».

Кормильцы и воспитатели были у франков, у визиготов, у греков, у норманнов. Ингигерда обязывает Эйнара быть кормильцем одиннадцатилетнему Магнусу. Как скандинавские конунги, так и славянские князья отдавали своих детей на воспитание иноземным князьям; Роман Волынский воспитан при дворе польского Казимира, Олдрик Чешский при дворе императора Генриха и т. д. Но этими общими чертами и ограничивается сходство в обычаях того и другого народа; у норманнов воспитатель считался ниже отца или рода своего воспитанника; что у славян ничего подобного не было, можно заключить из готовности, с которой русские, оботритские и польские князья берутся за воспитание норманнских и иных княжичей. Должно еще заметить, что у скандинавов было в обыкновении между частными людьми, брать к себе на воспитание детей друзей своих; в знак принятия на себя обязанности отца воспитатель сажал ребенка к себе на колени: такие воспитанники назывались Knetsetringr, а в отношении к другим своим совоспитанникам Fosterbruder, отсюда, по мнению Стрингольма, начало норманнских общин или гильд, именуемых Fosterbrodrlag. Все это совершенно чуждо нашим обыкновениям и понятиям.

Круг основывает на известии Константина Багрянородного мнение, будто бы русские князья посылали своих детей в Новгород, как норманнские герцоги своих в Баиё для изучения скандинавского языка. Как у германских народов неразлучна с идеей о княжеской власти идея о возвышении, поднятии на щит, так у нас и у прочих славянских народов идея о сажании, сидении на столе. Известие, внесенное Константином в свою книгу, относится к эпохе, в которую Святослав, как единственный сын великого князя, сидел на княжении в Новгороде. Мы знаем, что вследствие перенесения Олегом великокняжеского стола в Киев, Новгород стал после Киева старшим городом на Руси; туда обыкновенно посылался на княжение старший в семье великого князя; прочие князья сидели по старшинству по другим городам. На это основное славянское учреждение возраст князей не имел никакого влияния. В 970 году Святослав посылает своих трех сыновей на княжение. Если принять годом рождения Ярополка 961, в 970 году сыновьям Святослава было от 6 до 9 лет. В 980 шестнадцатилетний Владимир взял за себя первую жену Рогнедь; в 988 у него было от разных жен двенадцать сыновей, которых он сажает по городам. Старшему из этих двенадцати князей было 7 лет. То же самое видим и впоследствии: «Присла великий князь Всеволодъ въ Новъгородъ, и рече тако: въ земли вашей ходить рать, а сынъ мой, а вашь князь Святославъ малъ, а вдаю вы сынъ мой старейший князь Костантинъ». Обряду сажания на стол малых княжичей должно быть предшествовали их постриги. «Въ то же лъто князь Михаилъ створи пострегы сынови своему Ростиславу, Новъгородъ, у святей Софии; и уя власъ архепископъ Спиридонъ, и посади его на столе, а самъ поиде въ Цьрниговъ». Детей княжеских постригали 2, 3 и 4 лет; после пострига они переходили из женских рук в мужские. Вероятно, новгородские послы спешили в Киев к постригам Ярополка, Олега и Владимира, как означавшим их близкое распределение по волостям; сидеть без князя было бесчестно для города и для земли: «Новгородци не стерпяче безо князя седити». Они и впоследствии любили князей вскормленных у себя: «И реша новгородци Святополку: се мы, княже, прислали къ тобе, и ркли ны тако: не хочемъ Святополка, ни сына его; аще ли 2 главе имееть сынъ твой, то пошли и; сего ны далъ Всеволодъ, а въскормили есмы собе князь, а ты еси шелъ отъ насъ». У каждого из этих малых князей был, разумеется, свой кормилец, представитель его княжеской власти и прав; не сами Ярополк и Олег, а их пестуны «отпреся» за них от новгородцев; шестилетний Владимир пошел в Новгород со своим кормильцем-дядей Добрыней. Я заключаю: малолетний Святослав еще при жизни Игоря сидел в Новгороде на столе как русский князь, а вовсе не для изучения шведской грамматики; иначе пришлось бы спросить, каким языкам и грамматикам обучались осьмилетний Олег Святославич у древлян, двух-, трех — и пятилетние Вышеслав, Изяслав, Святополк, Ярослав, Станислав, Позвизд и т. д. в Полоцке, Ростове, Турове, Муроме, Тмутаракани?

Воеводство. Первообразом скандинавского общества, основанного подобно германским союзам на воинском постановлении, был Hérad или дружина; отсюда неразлучная с достоинством конунга обязанность военачальника; названия hárkonungar (князья дружин), sjökonungar (князья морей) для предводителей скандинавских викингов в IX и следующих веках. Учреждение воеводства в славянском смысле неизвестно норманнам даже по имени, противно норманнскому характеру. У славянских племен оно было прямым следствием высокого нравственного значения княжеской власти. Славянский князь не был герцогом, воеводой, предводителем и военачальником по преимуществу; его первобытное значение было законодателя и жреца. Вот почему и впоследствии, при изменившихся обстоятельствах и понятиях, у каждого славянского князя, как бы воинственен он сам ни был (так напр., у Святослава), являются воеводы; но и самое воеводство представляется не исключительно воинским, а, как увидим, и правительственным постановлением. О воеводах у вендов, ляхов, чехов свидетельствуют все западные историки; мы видели в другом месте, что уже в VI и VII столетиях греки умели отличать славянских воевод от князей. У нас воеводство проявляется как коренное учреждение, от Игоря до позднейших времен: «И бе у него (Игоря) воевода, именемъ Свентеадъ (Свенгелд), и премучи угличи, и возложи на ня дань Игорь, и даде Свентеаду». «Вольга же бяше въ Киеве съ сыномъ… воевода бе Свинделдъ». «Рече же воевода ихъ именемъ Претичь». «Володимеръ же посла къ Блуду, воеводе Ярополчю». «Бе у него воевода Волчий хвостъ». «Посла Ярославъ сына своего Володамера на грекы, и вда ему вой многъ, а воеводьство поручи Вышате, отцю Яневу». «И взя князя въ корабль Иванъ Творимиричь, воевода Ярославль». Основываясь на словах летописи «воеводъство держащю кыевскыя тысяща Яневи», г. Соловьев полагает, что воевода и тысяцкий одно и то же, т. е. предводитель земских, гражданских полков, выбиравшийся князем из дружины. Объяснение правильное только отчасти; уже при Ярославе воеводство уклонилось от первобытного, всеславянского своего значения; для Мономаха и современного ему летописца, воеводой каждый начальник воев безразлично. Но чем далее восходим в древность, тем ярче выдается двоякое значение воеводы-судьи, воеводы-наместника в славянских землях. По свидетельству Мартина Галла, воевода был облечен и верховной гражданской властью, творил суд и расправу именем князя. В том же самом значении является русский воевода у Ибн-Фоцлана в начале X века: «Он (т. е. русский князь) имеет наместника, который предводительствует его войсками, сражается с неприятелем и занимает его место у подданных». О славянах говорит почти то же самое Ибн-Даста. Как у Льва Диакона Икмор, у Кедрина Свенгельд считаются первыми по Святославе, так Честмир Styr у Козьмы Пражского первым по Неклане. В договоре с греками имя Свенгельда упомянуто при великокняжеском: «Равно другаго свещанья, бывшаго при Святославе велицемъ князи Рустемъ и при Свеналъдте». О высоком значении воеводства у всех славянских народов свидетельствуют и позднейшие летописатели. У Богухвала польский воевода Доморад назван «magnus Judex Poloniae». Ничего подобного нет у норманнов.