Читать книгу "Война - Анатолий Логинов"

– Если вы попали в клетку к тигру, то это проблемы… – заметил Том.

– Тигра, сэр! – дружно ответили сразу несколько голосов.

– Но без фанатизма, парни. Напомню, что война все же кончилась! Встречаемся здесь, через два часа. Разойдись! – скомандовал капитан и, развернувшись, пошел к зданию.

Все стены рейхстага были в надписях – казалось, на них не осталось ни одного свободного места. Запомнилась Тому одна из них: «Здесь был русский Иван, навел порядок и ушел дальше». Подумав и осмотревшись, он достал свой нож и нацарапал на первом же более-менее свободном участке две надписи на русском и английском: «Развалинами Берлина удовлетворен. Пискунов» и «82-я парашютно-десантная. Т. Томпсон».

Когда он заканчивал выцарапывать последнее слово, сзади раздался голос. Кто-то ехидно спросил по-русски высоким, ломающимся тенорком:

– А што энто ты там творишь, мериканец?

Том неторопливо развернулся. Шаги этих двоих, одетых в сапоги с подковками, он засек уже несколько минут назад. Но не думал, что они начнут придираться к нему, даже когда остановились сзади. Двое в подогнанной по фигуре советской форме и надраенных сапогах, с повязками «Патруль», стояли и смотрели на него с презрительной усмешкой. Которая, надо признать, сразу поблекла, когда из-за стены выскочил старший лейтенант с такой же повязкой и закричал:

– Киселев, Доренко! В чем дело? Что случилось, верблюды?

– Товарищу старший лейтенант… тут, это… Мериканец чегой-то тут творит… – хором затянули патрульные.

– Что творит? – старший лейтенант подошел поближе, глянул на стенку и, очевидно, заметив надпись на английском, ругнулся: – Вы, два …, не видите, что он просто расписался? Как и американец Никола Бурлак, который тут недалеко тоже расписался на стене. А этот союзник еще и офицер, – констатировал начальник патруля, бросив взгляд на Томпсона.

Том удивился, услышав про какого-то Николу, который американец, и решил позднее посмотреть, что за такой Бурлак и откуда. Если эта встреча не закончится чем-нибудь неожиданным, конечно.

– Извините, офицер, – на несколько корявом английском обратился к нему старлей. – Они полагать, вы портить надпись.

– Нормално, товарисч, – Том ожидал, что акцент при разговоре по-русски придется подделать, но оказалось, что неприспособленный к русскому голосовой аппарат сам справился с этой задачей. – Дружба, о-кей, – улыбнулся он и добавил, неожиданно для себя: – каптан Томпсон.

– Старший лейтенант Копылов. – Весь состав патруля, услышав звание американца, вытянулся по стойке смирно, а начальник представился и сразу распрощался: – Извините, капитан, прощайте. Пошли, муфлоны, – скомандовал он бойцам.

– Пока, товарисчи.

Том, попрощавшись, пошел вдоль стены в сторону, откуда появился главный патрульный. Внимательно разглядывая надписи, он одновременно обдумывал две проблемы: стоило ли отдать конверт начальнику патруля и как не разучиться разговаривать по-русски. И в результате решил, что столь откровенно светиться перед патрульными не стоило и сожалеть о не отданном пакете нечего. А вот с русским языком пока ничего конкретного решить не удавалось…

Через некоторое время Томпсон действительно нашел текст на английском: «Бетлехем, Пенсильвания, США – Макеевка, Донбасс, Украина – Актюбинск, Казахстан – Берлин, Германия. 2 мая 1945 Николас» (Bethlehem, Pennsylvania, U.S.A. – Makeevka, Donbass, Ukraine – Aktyubinsk, Kazakhstan – Berlin, Germany 2 May 1945 Nicholas). Почитав про столь извилистый путь соотечественника к столице Германии, Томпсон решил, что обязательно постарается разузнать все об этом странном анабасисе. И даже хотел переписать надпись себе в блокнот, но вдруг обнаружил, что забыл его. Ругнувшись, Том отошел от здания рейхстага и пошагал к Бранденбургским воротам, старательно повторяя про себя, чтобы не забыть, только что прочитанную надпись. Незаметно проскочив ворота, он задумчиво шел по разрушенной улице и вдруг на глаза ему попалась чудом уцелевшая часть здания с надписью «Deutsche … Post», то есть «почта». Причем среднее слово на вывеске было довольно аккуратно закрашено.

И дверь в почтовое отделение открылась, словно по волшебству, как раз в тот момент, когда капитан заметил надпись на фронтоне. Из отделения вышел чем-то недовольный немец, мрачно взглянул на американца и быстро перебежал, словно испугавшись, на другую сторону улицы.

«Идея! – подумал Том. – Отправлю по почте. Доллары и даже немного оккупационных марок у меня есть, так что никаких проблем. Куплю почтовую марку – и вперед».

Письмо, отправленное в комендатуру Берлина генералу Берзарину, легло на стол Серова вечером этого же дня. Оба конверта – внешний, вскрытый, со штампом[60] почтового отделения, и внутренний, с неизвестным содержимым, на котором стояла пугающая надпись: «Тов. Берии лично в руки».

– Значит, американский военный, – удовлетворенно кивнул Берия.

– Так точно, товарищ маршал. И нам даже удалось выяснить его звание и предположительное место службы.

– Каким образом? – выказал удивление нарком.

– Опросили личный состав патрулей, находившихся в том районе во время отправления письма из этого почтового отделения. Есть некоторые результаты, – докладчик достал из папки несколько исписанных листов и фото.

Конференция в Потсдаме закончилась, как и воспоминаниях Толика, 2 августа. «Именно с этого события начинается отсчет нового этапа в истории человеческой цивилизации в целом и истории ХХ века в частности», – писали позднее журналисты. Вот только решения ее значительно отличались от того, что смог вспомнить попаданец. Граница Германии легла несколько восточнее, города Бреслау и Штеттин остались немецкими, а приращение Польши оказалось меньшим и на западе, и на востоке. СССР получил не только Кенигсберг с областью, но и сухопутный путь от РСФСР к этому анклаву. Белосток перешел к полякам, но граница между польскими и российскими землями полегла несколько западнее.

И самое главное – не началось случившееся в истории Толика резкое, на грани войны, противостояние США и СССР. Чему явно помогло известие, что обе страны испытали сверхбомбу практически одновременно. Впрочем, «меряться силами» в третьих странах обоим сверхдержавам это нисколько не помешало.

Пройду по пятой улице, сверну я на Стенную[61], и у Рокфеллер-центра я постою в тени

Асфальт – стекло.Иду и звеню.Леса и травинки — сбриты.На север с юга идут авеню,на запад с востока — стриты.

В. Маяковский

«В каждой стране есть город, который для всего остального мира служит ее символом. Известный всему миру, растиражированный в тысячах открыток и сотнях картин. О нем снимают фильмы и пишут книги, но… чтобы понять и почувствовать любой такой город, надо побывать в нем», – мысли лениво шевелились в голове, складываясь в банальности. Том неторопливо шагал по очередной авеню, разглядывая вывески и дома под голос окружающего города: не утихающий ни на секунду рокот моторов, шелест шин, неожиданный и тревожный вопль сирен полицейских автомобилей, встревоженный лай собак и звенящий перезвон медных колоколов на пожарных машинах, перекличку голосов и свистков, которыми швейцары многочисленных гостиниц вызывали такси. Удивительным образом оказалось, что «город небоскребов» на самом деле в основном застроен невысокими двух– и пятиэтажными домами.