Читать книгу "Несовершенные любовники - Пьеретт Флетьо"

«Ах, Рафаэль, Рафаэль!» — вздохнул мой психоаналитик. Знаю, знаю, я был неопытным пареньком, считавшим себя способным читать в глазах людей, способным проникать к ним в самую душу, не переживайте, я прекрасно усвоил урок, отныне каждый сам за себя: помоги себе сам, а Бог поможет другим.

«Временно зачахло», — быстро поправил себя я, чтобы приободрить ее, чтобы она поверила, что еще сможет полюбить или ее смогут полюбить, потому что даже я со своим опустошенным и зачахшим сердцем мог представить ее улыбающейся в лучах солнца, привлекательной и окруженной любовью. Я представлял себе блестящие красные шары, сплетенные в букет и летящие над головами присутствующих, и попытался отделить один из них, чтобы он исполнил свой танец среди нас, в этом жутком, похожем на морг, зале, где все любимые мною люди выстроились у стены, изуродованные, похожие на мертвецов, и где я сам чувствовал себя мертвецом. Я цеплялся за это видение, за этот красный шарик, и когда слезы уже наворачивались мне на глаза, я отпускал его в воображаемое небо и заставлял себя следить за ним взглядом. Это было не такое уж и плохое упражнение для ума, поскольку я не хотел возвращаться к картинкам из прошлого, которые все, как одна, вели меня к Лео с Камиллой, а потом к Анне. И думаю, мне улыбнулась удача, потому что вы, госпожа судья, заметили парня, цепляющегося за ниточку красного шарика в форме сердечка. Я верю в такие мимолетные видения, которые одновременно посещают нескольких людей.

На сельскохозяйственной выставке Поль больше интересовался не племенными коровами, а новыми удобрениями, биологическим земледелием, возобновляемыми энергоресурсами, биоэтанолом и сложноэфирными соединениями, законами и положениями Евросоюза, задавал вопросы, вступал в дискуссии, собирал брошюры, аккуратно складывая их в свой кейс. Это было невероятно. Мой Поль, мой друг Поль, знал, что ускоряет рост моркови, мог назвать точный состав гамбургера, был знаком с производителями риса в Таиланде и кукурузы в Соединенных Штатах, мог виртуально накормить всех жителей планеты продуктами, не вызывающими язву желудка. Без него я до сих пор жил бы в лесу, собирая ягоды и грибы, или, учитывая мое невежество, давно умер, или превратился в скелет, или лежал в бреду под действием неизвестных алкалоидов. Мне стало стыдно за свои антропоморфические рассуждения перед коровами с красивыми ляжками. Окажись я вдруг на лугу умирающим от жажды, то не сумел бы подоить ни одну из них, не зная, как подступиться к вызывающему отвращение вымени. Задумывался ли я когда-нибудь, что молоко, которое я пил бутылками, чтобы набраться силы и, ловко орудуя мечом, привести в восхищение девушку со ступенек, вытекало из вымени, и что требовалось множество таких серьезных и умных парней, как мой Поль, чтобы разработать способ, как не дать размножаться бактериям при нарушении правил гигиены?

Я жил как паразит, как трутень, который кормится плодами чужого труда, предлагая взамен лишь туманные грезы. «О чем задумался?» — спросил меня Поль. И что-то замкнуло в моих нейронах и синапсах, где червь раздумий годами неспешно прогрызал себе тоннели, поскольку ответ мой был, мягко говоря, неожиданным: «О Бале колыбелей». О, господи, о Бале колыбелей! Я повернул голову, чтобы глянуть на чудака, произнесшего в этом гвалте сельскохозяйственной выставки столь неуместные слова, испытывая острое желание врезать ему по глупой башке, повалить на землю, по возможности, в навозную кучу, и в ту же секунду осознал, что этим козлом, увы, был я, все тот же Рафаэль, который приклеился ко мне словно банный лист, и я увидел также того, кто вызвал сбой в его мыслях, мчащихся по тоннелям и канавкам воспаленного мозга.

То был известный министр, который шел по центральному проходу в окружении фотографов и журналистов, и я стал объяснять Полю, что все нормально, что я просто стал жертвой ассоциаций — коварной болезни, вызывающей иногда умопомрачение, к счастью, кратковременное и без особых последствий (в данном случае цепочка была такой: министр, власть, деньги, благотворительная деятельность и так далее), — в общем, я так старался оправдаться, пытаясь, как в кроссвордах, найти нужное слово, которое соединило бы все мои невнятные объяснения, как вдруг заметил, что Поль меня не слушает.

Он отошел в сторону, уступив место кортежу, но в то же время выдвинувшись чуть вперед, чтобы лучше рассмотреть министра, а может, чтобы тот заметил его. И тут на лице Поля, моего Поля, появилось совершенно незнакомое мне выражение, которого, клянусь своей жизнью, я не видел никогда, а ведь никто не знал его лучше меня. Я был его другом детства, это с ним я проводил время на сеновале, бродил по тропинкам в лесу, бегал за девчонками, гулял взад-вперед по улицам городка, о котором знал, может, один процент жителей земли… Стоп, дыши, чувак… Это выражение, возникшее на его лице в какую-то долю секунды, обладало такой притягательной и неотразимой жизненной силой, что министр, пожимавший руки каким-то важным людям, вдруг направился к этому незнакомцу, моему Полю, вытянул вперед руку и, словно отбросив последние колебания, широко улыбнулся — так проявляется решительность государственных деятелей. Его окружение вначале замешкалось, но быстро бросило ломать голову над тем, кто же этот приветливый коренастый парень, и выстроилось дугой рядом с министром, который уже пожимал руку Полю, а Поль пожимал руку министру, уверенно произнося: «Поль Мишо, студент-агроном», и министр отвечал: «Ах, вот как, прекрасно, в каком университете учитесь?» — «В Лионском, господин министр». — «Прекрасно, прекрасно». Их ослепили вспышки фотоаппаратов, а когда толпа рассеялась, кортеж был уже далеко. Поль переложил в правую руку свой кейс, который держал в левой во время обмена рукопожатиями, и, повернувшись ко мне, произнес: «Так они все-таки сходили на бал?»

«Ты знаком с министром?» — растерянно пробормотал я, пораженный быстротой и естественностью проведенной только что операции, хотя не было ничего особенного в том, если бы он его знал, так как министры иногда посещают университеты и принимают студенческие делегации. «Нет, конечно, — спокойно ответил Поль, — но такое знакомство всегда может пригодиться». Может пригодиться? Ну что ж, прекрасно! Поль немного помолчал и, глядя мимо меня, продолжил тем же равнодушным тоном: «Если это может пригодиться мне, то пусть пригодится и другим». Он часто, когда говорил о чем-то таком, что не касалось обычной жизни, к примеру, морали, допускал смысловые ошибки, но я понял, что им движет не эгоистичный расчет, что под другими он подразумевает не приятелей, затевающих какое-то мошенничество, а весь мир целиком, всех несчастных, голодных, или, возможно, он имел в виду имущественное неравенство, баснословные прибыли супермаркетов, против которых как раз в тот момент выступали французские фермеры, и что, вероятно, подвигло министра пожать руку простому парню.

Но главное, я почувствовал, что Поль возвращается ко мне, подсознательно передавая послание: «Я всегда буду твоим другом, Рафаэль, даже если жизнь разведет нас в разные стороны, я никогда не отрекусь от тебя, возможно, даже сделаю что-то такое, что тебя удивит и заставит потом гордиться мною». Когда я перехватил это дружеское послание, воздух ворвался в мои легкие и я почувствовал себя так, словно у меня прошел приступ апноэ. Я дышал легко и свободно всем своим существом, меня переполняли любовь и огромное чувство облегчения. Я прижался к плечу своего заново обретенного друга, Поль перебросил кейс в другую руку, и все стало так, как и прежде. Мы гуляли по выставке, где стало намного свободнее после того, как министр и его свита удалились пожимать другие руки, мы шагали в том же рваном ритме, помогавшем нам находить равновесие, у нас не было никакой цели, нам просто хотелось быть вместе.