Читать книгу "Месть и прощение - Эрик-Эмманюэль Шмитт"

Вывод: написать личное письмо автору и раскрыть наконец тайну!

Но, увы, этот автор казался ему каким-то незрелым. Берлинец явно уклонялся от фактов, проявляя интерес к загадкам, а не к поиску истины. Ему было важно создать «легенду Сент-Экзюпери», которая, как и все легенды, скорее питалась вымыслом, чем реальностью. Даже если Вернер пошлет свое признание автору, тот, по всей вероятности, не придаст ему особого значения, дабы не разрушать миф.

– Иди сюда.

Дафна схватила Вернера за руку и, словно сильная, настоящая спортсменка, вытащила из кровати. Но он остался сидеть не двигаясь. Она настаивала:

– Иди, а то забудешь.

– Что забуду?

– Забудешь красивое.

На лице Вернера отразилось удивление. Дафна стала объяснять ему, явно разочарованная, что ей приходится говорить о столь очевидных вещах:

– Ты сейчас начинаешь забывать свет, цветы, пение птиц. Ты больше не двигаешься. Ты прячешься в твердом.

– В твердом?

– В доме, камнях, стенах. Я волнуюсь за тебя.

Собрав силы, он выпрямился. Чтобы подбодрить его, Дафна добавила:

– Ты нужен саду.

Он спустились с террасы, и сад потряс его. Июнь приютил тысячи роз, и уже увядающих, с обилием лепестков, и новых, с оживающими бутонами, и диких, на взметнувшихся ввысь стеблях. Вернер был взволнован, видя, что природа так много работала, пока он выздоравливал, словно доказывая ему, что продолжает начатое им дело.

– Смотри, вот тут и там нужно подрезать.

Вернер вооружился секатором, который она ему протянула, и приступил к обрезке кустарника.

– Я буду смотреть на тебя, – бросила Дафна, усаживаясь на пенек. – Обожаю, когда ты приводишь в порядок сад.

В эту минуту Вернер ощутил слабость. Опять обморок? Шум усилился, и он понял, что это звук двухмоторного самолета, парившего над ними на небольшой высоте, он словно отсылал его на войну, к Сент-Экзюпери… Вернер почувствовал, как страшная тоска сжимает ему грудь.

– Пожалуйста, нарисуй мне самолет.

– Что?

Казалось, Дафну удивила просьба старика. Но он настаивал:

– Пойди, принеси, пожалуйста, блокнот, карандаши и нарисуй мне самолет.

По его решительному тону она поняла, что для него это важно. Она исчезла и вернулась со своими рисовальными принадлежностями.

Пока он занимался розами, она долго грызла карандаш в ожидании вдохновения, потом быстро начертила какую-то геометрическую фигуру.

– Вот!

Она показала ему рисунок какой-то коробки.

– Что это?

– Ангар.

– А где самолет?

– Внутри.

Так как он нахмурился, она подчеркнула:

– Ангар необходим. Он защищает самолет. Если ты хорошо посчитаешь, то увидишь, что самолет проводит больше времени в своем ангаре, чем в небе. А небо, оно сердится, тогда бывают грозы, тучи, молнии, другие самолеты. На самом деле для самолета важнее всего завести хороший ангар, где можно отдохнуть; он даже может остаться там на пенсии.

Пораженный сходством между его собственной жизнью и рассказом ребенка, Вернер фон Бреслау уже был готов рассказать ей правду: однажды он убил отца «Маленького принца». Но понял, как она огорчится, и сдержался.

– У тебя странное лицо!.. – воскликнула она. – Что-то не так?

– Мне сейчас нечем гордиться.

– Почему?

– Я совершил что-то плохое, уже давно.

– И что?

– Не могу себе простить.

Она пожала плечами:

– До чего же ты глупый!

Он подскочил:

– Что ты сказала?

– Ты говоришь, что не можешь себе простить, потому что уже давно совершил что-то плохое. А я ответила: до чего же ты глупый!

– Почему?

– Что-то – это вовсе не кто-то.

* * *

Йокен фон Бреслау листал местную газету, сидя напротив отца на террасе, увитой виноградом.

Вернер смотрел на сына и, потрясенный, спрашивал себя: как он мог родить этого старика? Как это произошло? Кто сыграл с ним эту злую шутку? Еще недавно Вернер стоял рядом с Евой, лучащейся счастьем, и держал на руках гладкого и пухлого младенца, а теперь должен терпеть присутствие одутловатого, солидного человека в очках в черепаховой оправе, безвкусно одетого, с красноватым, отекшим от вина и обильных трапез лицом, короче, человека настолько же уродливого, сколь и вульгарного, с которым он никогда не стал бы общаться, не носи тот его имя.

Время от времени домработница Мария Магдалина предлагала им выпить или приносила крекеры. «Крекеры? – думал Вернер. – Почему крекеры? Неужто она питается одними крекерами? Она произносит „крекеры“, скривив рот, и сразу же отбивает желание есть то же, что она сама!» Вернер смирился с ее присутствием, как смиряются с судьбой, – наверное, он так же покорно согласился бы терпеть боль в суставах или передвигаться со скоростью черепахи?

Его сердце звучало теперь еле слышным колокольчиком в груди. Вернер без конца терял сознание. Обмороки регулярно повторялись в течение недели. Он догадывался, что дни его сочтены, возможно, даже хватит пальцев на одной руке.

– Смотри, ты интересовался Сент-Экзюпери, прочти вот это!

Йокен протянул ему газету.

Вернер взглянул на крупный заголовок: «Он победил автора „Маленького принца“» – и побледнел.

– Папа, тебе плохо?

Йокен бросился к отцу, тот, белый как полотно, часто моргал и с трудом переводил дыхание. Йокен внимательно посмотрел на него и громко закричал:

– Папа! Папа! Не уходи! Папа!

Вернер сглотнул, стараясь дышать глубже.

– Сейчас пройдет… все в порядке.

Он взглянул на газету: там была напечатана фотография какого-то типа, на него не похожего.

– Что там за история? – пробурчал он, обращаясь к Йокену и указывая на газету.

– Да ерунда! Просто ерунда! Я не думал, что ты так это воспримешь. Речь идет о военном летчике, который вспомнил, что сбил самолет Сент-Экзюпери.

Почувствовав прилив сил, Вернер схватил газету. Марио Шульц, ветеран войны, раскрыл свой секрет: это он расстрелял самолет знаменитого летчика и писателя.

Вернер чуть не задохнулся… Марио Шульц! Самый большой кретин, с которым ему довелось воевать бок о бок! Жалкий трус, годный только на то, чтобы ныть по вечерам и напиваться! Марио Шульц, под любыми предлогами уклонявшийся от боевых заданий. Марио Шульц, которого подозревали в том, что он вовсе не атакует неприятеля, а спасается бегством. Марио Шульц, которому в конце концов вообще запретили летать. Этот Марио Шульц не мог сбить самолет Сент-Экзюпери, поскольку в это время отправился в увольнение домой, – Вернер прекрасно это помнит, потому что Марио отвез и передал Еве подарок от него на день рождения. Марио Шульц, этот враль и пустозвон, олицетворение посредственности, в свои восемьдесят он стал еще более двуличным, чем в двадцать, а теперь делает ложные признания, чтобы привлечь внимание и войти в Историю.