Читать книгу "Я была до тебя - Катрин Панколь"

Я налила в чашку немного молока, вылезла в окно и поползла по крыше, опасливо косясь на скат. Поставила еду на водосточный желоб.

Легла на живот и постаралась получше его рассмотреть.

Явно болен. Бедняга. Похоже, его гонка подошла к концу.

Он не шевельнулся. Не попытался взлететь. Так и сидел на крыше, как будто приклеенный. Болезнью. Ранами. Или старостью.

Интересно, а у голубей бывает температура?

От матери — никаких известий.

От брата — никаких известий.

И моя статуя по-прежнему молчит.

Сегодня утром голубь чуть встрепенулся. Я видела, как он дополз до чашки с молоком, обмакнул в нее клюв — раз, другой, третий. Потом склевал хлебную корку и забился в уголок под желобом. Серая окраска перьев слилась с серым цветом крыши. Надел камуфляж.

Потом он начал тереть о крыло глаз. Глаз весь красный, опухший.

Интересно, а голубям можно закапывать глаза?

Я продолжала писать. С утра до вечера. Всю ночь. В пижаме. Питалась всякими остатками из холодильника — старым сыром, йогуртами, тарамой, сурими. На столе собралась толстенькая пачка отпечатанных страниц. Я смотрела на нее с удовлетворением. Я писала нашу историю. Прекрасную историю нашей любви.

Вот закончу и преподнесу ему.

Во всяком случае, эта мечта поможет мне продвинуться вперед с книгой. Если он по-прежнему не даст о себе знать, я скоро ее допишу.

Из дома я больше не выходила — боялась пропустить его звонок.

Он меня испытывает. Хочет показать, кто в доме хозяин.

А ведь я оставила ему целых два сообщения. Два сообщения от нежной, влюбленной женщины.

Может, он принял решение, что ответит на третье?

Пожалуйста. Завтра еще раз позвоню.

Я обо всем узнала от Шарли.

Она подошла ко мне на мягких лапках.

Ей совсем не нравилась роль горевестника.

— Мне кажется, будет лучше, если ты обо всем узнаешь, — сказала мне она. — У него другая.

Я не сразу ее поняла.

Кто такая, поинтересовалась я. И напряглась, вспоминая, как звали ее последнего возлюбленного. Того самого, из Миннесоты, который не вылезал из «боингов» и без конца мотался в Париж, Франция, ради лишнего поцелуя.

— Подожди, но ведь между вами вроде бы все кончено. Почему же он не может…

— Да я совсем не об этом! Я не о нем! С ним у меня и правда все, и никого другого нет.

— Тогда о ком?

Я мысленно обозрела наш ведьмин клуб. Вроде бы никто не подходит… Шарли, Валери, Анушка, Кристина… Вряд ли ее Симон сыграл бы с ней такую шутку. Он — цикламен, ведущий оседлый образ жизни.

Подумав об этом, я засмеялась. Если уж и цикламенам больше верить нельзя! Если даже цикламены начинают таскаться по бабам…

— Я тебя прошу, не мешай, мне и так нелегко! — взмолилась Шарли и уперлась в стол обоими кулаками. — Знала бы ты, как долго я решалась! Собрала в кучу все свое мужество! Думаешь, это так просто?

Она жалобно смотрела на меня. Я поняла, что она говорит серьезно. Стряслось нечто действительно важное.

Только никак не могла взять толк, о ком же она. Перебирала знакомых…

— Слушай, я все-таки не понимаю. Давай не тяни, ладно? Обещаю оставить в живых…

Она набрала полную грудь воздуха и посмотрела на меня с такой любовью, с такой нежностью, с такой предупредительной деликатностью, что до меня вдруг дошло. Разом.

Нет! — заорала я. Очень громко. Нет, нет!! Этого не может быть! Удар оказался так силен, что я упала прямо на пластиковый кухонный стол. Лбом о столешницу. Стрела вонзилась мне в сердце. Нет, нет, нет, стонала я. Поднялась, сжала руками виски и закрыла глаза. Ничего не хочу видеть, ничего не желаю слышать!

Она взяла меня за руку и заговорила, тихо-тихо:

— Я стояла в очереди в кино, и вдруг слышу за спиной голос. Мужской. Властный такой. Рассказывал о фильме, который я собиралась пойти посмотреть. Он его уже видел, а сейчас вел на него свою девушку. Я прислушалась. Он говорил так уверенно, производил впечатление настоящего эрудита. Проводил параллели с американскими фильмами, с фильмами об искусстве и какими-то эссе. Он своим голосом прямо-таки завораживал. Ну, я и оглянулась. Интересно же посмотреть, как выглядит мужчина с таким голосом. Я, значит, оглянулась и… Я его увидела. Он был с девушкой. Блондинка, совсем молоденькая, с конским хвостом на голове. Он держал руку у нее на шее, а меня, когда я оглянулась, не увидел, потому что в это время ее целовал…

— В губы?

— В губы. Это не сестра и не приятельница, я тебя уверяю. Я поскорей отвернулась. Он меня не узнал. В конце концов, мы и виделись-то всего раз, у тебя, и то недолго. Он мог меня и не помнить, но я-то его хорошо запомнила. Сфотографировала!

— Ты уверена? — несколько раз переспросила я.

— Абсолютно. Я их пропустила вперед себя, в зале села за ними и весь фильм глаз с них не спускала. Не спрашивай меня, о чем был фильм — я его не смотрела. Он ей что-то говорил, целовал ее, я думала, съест, а она к нему прижималась. Похоже, она в него втюрилась…

— А кто не втюрится в мужчину, который готов ради тебя на все? Который засыпает тебя подарками? Смотрит на тебя как на восьмое чудо света? Ей тоже придется падать с высоты…

— Как ты, а? — спросила меня Шарли. — Справишься?

Я утвердительно кивнула головой. Надо же ее успокоить.

Я совсем не была уверена, что справлюсь.

Я вернулась к себе и поступила в точности как мой голубь.

Свернулась в клубок и стала ждать, когда это пройдет.

Интересно, а у людей несчастная любовь лечится?

Я вспомнила обо всем. Тысячу раз прокрутила в голове фильм о нашей любви. Вспомнила, как тысячу раз задавала себе одни и те же вопросы. Почему мы целуемся так неистово? В чем причина нашей страсти? От ответа на них зависело будущее нашей любви…

Я хотела знать. Для меня это имело огромное значение.

Почему мы с первого взгляда ощутили такую острую жажду друг друга? С первых слов, сказанных на обычной вечеринке, банальном сборище равнодушных и спешащих куда-то людей?

Мы узнали друг друга…

Но что именно мы увидели друг в друге?

Сегодня я знала ответ. В любой истории любви мы никогда не остаемся вдвоем, с глазу на глаз. Наша щедрая свобода воображаема. За нами теснятся другие — многие и многие, любившие до нас. Это длиннющая цепь злобных каторжников, которая тянет нас назад, отравляя нам душу старыми ссорами и старыми обманами, дразня своими уродливыми масками и пустыми бессильными сердцами. Матери и отцы, бабки и деды, прабабки и прадеды. И так далее.