Читать книгу "Не жизнь, а сказка - Алена Долецкая"

Потрясённый Саймон проносит мимо рта бокал джина с тоником: по щеке и роскошному пиджаку Gucci (тогда его делал Том Форд) льётся джин, сползают льдинки, лимон прилипает к пиджаку — прямо скажем, зрелище. У него шок. А что такого я спросила? С тех пор он меня всегда представлял как «Познакомьтесь, это мой любимый босс» и добавлял: «Та самая, которая Miss Whofuckswhom[14]».

Он мне ничего не ответил. Ни потом, никогда. Но как-то Саймон сказал: «Знаешь, у меня же, в общем, и подруг очень много, и иногда я с ними сплю, когда им совсем плохо — у девчонок же всякое бывает, ничего не складывается, и они пристанут, как банный лист, надо же помочь». Наверное, это было что-то из области настоящей дружбы.

Однажды я заметила, что многие геи склонны к манипуляциям и сплетням. Это меня бесило, не понимала, как быть. Мне никогда не приходилось говорить мужчине: «Прекрати истерику», «Возьми себя в руки», «Выйди на улицу, продышись, выпей бутылку воды и вернись с другим выражением лица». Делать «своим геям» на работе скидки на женские манеры не хотела и не могла. Ведь передо мной сидит мужик в джинсах, рубашке и ботинках, иногда с бородой. Вот и веди себя как мужчина. Кажется, я ругалась с ними больше, чем со всеми остальными, потому что у них всё преувеличенное, всё какое-то слишком. Всё время drama и гипербола. А у меня, выросшей в гетеросексуальной семье, с гетеросексуальными мужьями, к истерикам такого рода отношение брезгливое.

Когда я первый раз увидела парад геев — наверное, по телевизору, их ещё показывало наше смелое телевидение 90-х — я подумала: «Господи, как смешно, как весело, какие они все духарные». И порадовалась за людей — это было похоже на карнавал в Бразилии или в Венеции.

Всякие проявления гомофобии — как явные, так и латентные — омерзительны. Тихая неприязнь к геям, просачивающаяся с верхних этажей власти, тоже противна. Но демонстрация избранности вызывает у меня неприятие и раздражение. Ведь тогда гетеросексуалы должны начать ходить на марши и объявлять свой праздничный День натурала. Или наоборот, вот нас, блондинок, все считают дурами — баста! Выходим на марш блондинок с требованиями немедленно дать блондинке Нобелевскую, Гонкуровскую и Пулитцеровскую премии за то, что она блондинка. Так и до абсурда недалеко.

Это кормление людей крайними проявлениями и накипью, которая не имеет отношения к реальной жизни геев, вредно. Вот у меня есть несколько любимых и гениальных фильмов, которые хорошо прочищают мозг. Первый — «Без изъяна» с Робертом Де Ниро и Филипом Сеймуром Хоффманом, где Де Ниро — полицейский, которого разбивает инсульт, а Хоффман — его сосед, трансвестит. Второй — «Присцилла — королева пустыни» с неповторимым Теренсом Стампом. И третий — его вольный американский ремейк «Вонг Фу, спасибо за всё, Джули Ньюмар». Не забудем шедевр «Филадельфия», где гетеросексуал-адвокат Дензел Вашингтон защищает уволенного с работы гея в исполнении Тома Хэнкса. И, уж конечно, «Харви Милк» и «Имитация игры», где соответственно Шон Пенн и Бенедикт Камбербэтч показывают конфликт одиночки с мнением гетеросексуального большинства.

Такой уровень разговора мне кажется приемлемым и здравым.

Я не знаю, кому сейчас труднее — геям или гетересексуалам. Но мне нравится, когда мальчики ведут себя как мальчики, независимо от того, с кем они спят. Я предпочитаю дружить с девочками, которые остаются женственными, несмотря на свои любовные и семейные нетрадиционности. И ещё мне важно, чтобы личность не подменялась сексуальной ориентацией.

Гей-коммьюнити в большинстве своём относится ко мне с симпатией. И я плачу ему взаимностью. Но все чаще признаюсь себе: чем больше я знаю геев, тем меньше я их знаю. В сущности, я недалеко ушла от своего шестнадцатилетнего невежества. Брызжет сок граната, сияет радуга, все родные, все любимые, все хорошие. Но случайное движение, странный жест, излишне категоричное суждение, и я понимаю: нет, всё-таки эти чудесные ребята для меня — терра инкогнита. Прекрасная, неведомая, так и не освоенная земля.

Король Рэй

О них говорят так же часто, как о детях. А когда их покупают, подбирают и заводят, то о хозяевах часто судачат: «Ну понятно, детей нет, или выросли. Вот и завели игрушку». Так вот, жизнь с такой «игрушкой» может нас научить гораздо большему и важному, чем жизнь с человеческими особями.

В один прекрасный день в конце 90-х я поняла, что не могу жить без собаки. Я точно знала, что хочу именно хаски — собаку, похожую на волка. Вариантов, где искать, было тогда немного: газета «Из рук в руки» и Птичий рынок. На «птичку» ехать не рискнула. Знала, что скуплю всех брошенных и покалеченных собак и к ним в придачу кротов, сурков и говорящего попугая. В газетах слово «хаски» не мелькало.

Полетела в командировку в Лондон, и тут мне звонит близкий друг, тогдашний продюсер Spiegel в Москве, Володя Пылёв: нашёл объявление заводчика хасок! Звони им скорее!

Ага, из Лондона за миллион денег. Щас.

Но жгучее желание победило, звоню.

— Николай Петрович, здрассте, я по объявлению. Хотела бы у вас купить щенка хаски. — Долгая пауза.

— Здравствуйте. Как Вас зовут, полное имя?

— Елена Станиславовна.

— А фамилия у вас есть?

— Долецкая, — говорю.

Алёна Долецкая и Рэй Долецкий, 2001 г. Фото: Глеб Косоруков.

— Назовите, — мрачно так говорит, — год, месяц и день своего рождения.

— Я вообще-то по поводу хасок, — нервничаю, — мне не нужен гороскоп.

— Я не продаю своих щенков кому ни попадя. Значит, говорите, 10 января… Неплохо, да. Вам можно иметь хасок. Год ваш я проверю позже.

В конце вязкого и дорогостоящего разговора получаю адрес заводчика. Где-то на бескрайних просторах нашей родины, около Ярославки, прямо перед МКАД.

Вернулась в Москву и скорей с Володей и ещё одним дружком-собачником — на собачью ферму. Я ожидала увидеть деревянный дом с полянами-лугами, по ним бегают щеночки, их мамочки и папочки. Оказалась тёмно-серая хрущоба без лифта. Крошечная типовая двухкомнатная распашонка, из которой отовсюду раздаётся вой и лай.

В, так сказать, гостиную с застиранным бордовым диваном и двумя стульями хозяин выносит шесть трогательных трёхмесячных щенков. Они носятся, как и положено щенкам, но один из них — в два раза быстрее, чем все остальные. Прыгает с пола на диванную подушку, а с неё — прямо мне на шею и там зависает. Как горжетка из чёрно-бурой лисы.

Снимаю его с шеи, а он продолжает совершать двести пятьдесят пять движений в минуту. Прыгает в руки — шёлковый такой чёрно-белый хаски с волчьей маской. Карие, тёмно-шоколадные глаза. А я, как все начинающие хасколюбы, хотела с голубыми глазами. Но у Николая Петровича есть второй помёт. Он забирает первую команду, с трудом отрывает от меня кареглазого, который повис на загривке, вцепившись в мой свитер когтями. Во втором помёте выбираю голубоглазого щенка, цвета незрелого персика. Милашка нежно ластится ко мне, и тут из соседней комнаты доносится страшный грохот падающих кастрюль, что-то стеклянное бьётся по дороге, и в полуоткрытую дверь врывается кареглазый и прыгает на меня уже без пересадки на диванные подушки. Володя в один голос с другом-собачником говорит: «Бери двоих, ты же лихая!» Но тут включается Николай Петрович: