Читать книгу "Тамбов. Хроника плена. Воспоминания - Шарль Митчи"

После душа — о, какого полезного и благотворного, который занял весь остаток дня, нас провели в столовую, которая нас буквально ослепила — на столах, накрытых скатертями, тарелки, приборы, стаканы и даже цветы. Изумительно! Меню не уступает сервировке. Для нас, так долго не имевших возможности есть в обстановке, достойной цивилизованного человека, это настоящий пир! Наконец мы чувствуем себя совершенно свободными, вырвавшимися из долгого кошмара.

На следующее утро объявили посадку в поезд. Это будет последний этап нашего путешествия перед прибытием во Францию. Но опять небольшое разочарование для той части эшелона, в которой был я вместе с моими хором: вагонов в составе недостаточно для того, чтобы увезти всех! Я опять среди тех, кто остался за бортом! Нас немедленно уверили в том, что мы обязательно уедем завтра. Мы больше не у русских, теперь обещаниям можно верить. На следующий день мы и в самом деле располагаемся в вагонах специально сформированного для нас состава, который гораздо короче прежнего — нас не больше двухсот пятидесяти-трёхсот человек. Вечером мы прибываем на голландскую границу и проводим ночь в военном лагере. После высадки я вижу за оживлённым разговором с несколькими французскими офицерами нашего друга Жозефа Стейера, единственного из трёх полицейских начальников лагеря, которому не в чем было себя упрекнуть и которому тоже не досталось места в первом эшелоне. Они договорились, что наши певцы дадут концерт для военных в актовом зале лагеря сразу после ужина. Волнующее событие! Здесь, на германо-голландской границе, взволнованные до слеё, мы в последний раз вместе поём наши песни для офицеров, солдат и медсестёр, понимающих и восприимчивых. В качестве гонорара — аперитив: бокал вина. Первый бокал вина! Нам казалось, что это сон!

На следующий день мы опять садимся в поезд, на этот раз уже в настоящий пассажирский. Мы проезжаем большую часть Голландии. На всём протяжении путешествия жители, конечно, знающие о драме, произошедшей с эльзасцами и лотарингцами, знаками высказывают нам горячую симпатию. Потом мы въезжаем в Бельгию и рано утром останавливаемся в Брюсселе. В огромном холле вокзала стоят столы, накрытые скатертями, нас ждёт королевский завтрак. Мы ослеплены белизной хлеба: оказывается, это хлеб из рисовой муки. Опять садимся в наш поезд, почти сразу проезжаем границу и въезжаем во Францию. Какой волнующий момент! Через короткое время поезд останавливается на вокзале: «Валансьен! Все на выход!» Это наша первая остановка во Франции. Здесь мы находим своих товарищей, на день раньше уехавших из английского лагеря около Брауншвейга. Около казармы мы видим двоих из нашего эшелона, которые попали в Россию как члены LVF (Легиона французских добровольцев), столь дорогого сердцу Петена и Лаваля[71]. Прибыв накануне в Валансьен, они были тут же задержаны и арестованы. Теперь они сгребали лопатами уголь, сгруженный с грузовика перед казармой.

В Валансьене — первый этап нашей демобилизации. Мы проходим перед столами, за которыми сидит вереница секретарей. Они задают нам вопросы, записывают ответы, берут у всех нас адреса. Любезная дама берёт адрес моей семьи, чтобы послать им телеграмму о нашем близком возвращении. Моим телеграмма пришла 23 августа! Настаёт самый приятный момент: казначей выдаёт каждому под роспись билет в тысячу франков! Тысяча франков! Можете себе представить? На эти деньги можно будет устроить кутёж! Мы, конечно, не имели представления о фантастическом обесценивании франка во время войны. После первой покупки нас ожидало жестокое разочарование: эта тысяча франков не стоила и двадцати довоенных!

Мы опять в поезде, пассажирском, конечно. Но он скоро берёт направление на юг, вместо того чтобы везти нас в Эльзас. Значит, писанине ещё не конец! Мы оказываемся в конце концов в Шалон-сюр-Сон, где нас допрашивают, чтобы выявить коллаборационистов, доносчиков на участников Сопротивления, а также других пособников нацистов. В это же время нам меняют, по мере возможности, наши старые немецкие вещи на одежду хаки. Нам опять, в который раз, не везёт. Поскольку мы приехали на следующий день после основной части нашего эшелона, на нашу долю почти ничего не осталось. Мне, например, не досталось ничего, кроме огромных штанов хаки и изношенного свитера. Домой я приехал в своих старых тамбовских башмаках с отваливающимися подмётками, которые надо было прикручивать электрическим проводом! Однако надо сказать, что кормили нас в этой казарме очень хорошо, даже, может быть, слишком хорошо, поскольку многие из наших вынуждены были обратиться в медпункт из-за того, что у них разболелись животы.

«Was lange wahrt wird endlich gut!» («Всё достаётся тому, кто умеет ждать!»)

Поздно вечером 30 августа мы садимся в поезд, на этот раз это последняя часть нашего долгого путешествия. После Бельфора все кинулись к окнам, нам не терпелось увидеть Вогезы и эльзасскую равнину. Через Альткирш поезд проезжает не останавливаясь. Наконец скрип тормозов, поезд постепенно замедляет ход и медленно въезжает на вокзал: это Мюлуз. Большая часть наших товарищей покидает нас здесь. Нетерпение оставшихся нарастает. Ещё целых полчаса! Мы видим хорошо знакомые места, любуемся вершинами так любимых нами вогезских гор. Вот и три замка Эгисхайма, ещё несколько минут потерпеть! Наконец тормоза скрипят, мы расталкиваем друг друга, перед нами появляется знакомый силуэт вокзала, мы в Кольмаре. Двери открываются гораздо раньше, чем поезд останавливается. Мы видим на площади огромную толпу матерей, отцов, братьев, сестёр, жён… Многие из них, к несчастью, будут разочарованы. Мы бросаемся к выходу! Самые нетерпеливые прыгают через забор, наступают на ноги, устраивают давку — каждый хочет первым обнять своих! Крики радости одних смешиваются со встревоженными вопросами других, которые не видят тех, кого так ждали. «Вы не видели того и того? Вы не знаете X или У?» Трудно проложить себе дорогу. Наконец я вижу вдали два знакомых силуэта — это папаша Гассер, мой тесть, в сопровождении Лолотты[72], превратившейся за это время из девочки в девушку. Трогательные объятия! Но как попасть в Сульцерен, в Гюнсбах? Я узнал, что поезд по долине больше не ходит. В эту минуту я вижу ещё одну знакомую фигуру: Поль Маршал приехал специально, чтобы отвезти меня домой. Почти одновременно с ним подходит Пьер Ферч, мой друг-авто-механик из Сульцерена, и также предлагает мне свои услуги. Сторговались на том, что Поль отвезет меня к родителям в Гюнсбах, куда чуть позже подъедет Пьер, чтобы отвезти меня домой.

Трогательный момент встречи с родителями, которые не смогли сдержать слёз радости. Я тоже. В течение многих месяцев после возвращения малейшее волнение вызывало у меня слёзы, особенно когда я слышал «Марсельезу». Может быть, потому, что после пребывания в нацистской Германии и коммунистической России я поклялся себе, что никогда больше не буду жаловаться на Францию, никогда не буду её критиковать, несмотря на все её недостатки.

Хотя нас хорошо и обильно кормили в Валансьене и Шалоне, у меня осталось неутолённое желание насладиться куском мюнстерского сыра! Несмотря на все советы и предостережения военных врачей, я жадно проглотил половину сыра в Гюнсбахе, а остаток постигла та же судьба вечером в Сульцерене.