Читать книгу "Дзержинский. Кошмарный сон буржуазии - Иосиф Уншлихт"

Мне указывали на следующее:

1) В плане не учтено увеличение цен…» и т. д. (дальше идет перечисление по пунктам всех деталей вопроса).

Необходимо все это выяснить, чтобы картина для всех была ясная».

Доклад по этому вопросу был назначен в кабинете в харьковском ГПУ в 9 часов вечера; я был принят точно в назначенный час (пунктуальность Феликса Эдмундовича широко известна нам всем) и имел с ним беседу в продолжение двух часов.

В этой беседе очень характерны были для всей личности Дзержинского два его замечания: после подробного рассмотрения моего доклада в СТО о положении Югостали Феликс Эдмундович сделал мне упрек, что некоторые стороны (речь шла о себестоимости) остались недостаточно освещенными и что он чувствует, что они намеренно оставлены в тени. В ответ на мое заявление, что я не хотел ставить все точки над «и» в докладе правительству, так как это значило бы подводить под удар ВСНХ, Феликс Эдмундович сказал: «Мы не должны скрывать своих ошибок, мы обязаны представить правительству совершенно ясную картину положения; если же в этих ошибках повинны и мы как ВСНХ, то тем более я не хочу и не могу что-либо замалчивать перед правительством, мы должны быть совершенно искренни».

Второе замечание поразило меня своей неожиданностью; в конце беседы он сказал: «Мы должны наладить дело в Югостали и вывести ее на дорогу, имейте в виду, что если бы я не справился с этой задачей и если бы у Югостали до конца года произошел опять где-нибудь прорыв, то я не смогу оставаться в ВСНХ – это для меня вопрос решенный». Фраза эта была сказана с таким волнением, что недооценивать ее значения было нельзя: это не был вопрос ведомственного или личного самолюбия, это был крик души, болевшей за недочеты нашего хозяйничанья…

Последняя памятная встреча моя с Феликсом Эдмундовичем была в Москве за три недели до его смерти по делам Югостали, когда нужно было реализовать одно из решений СТО по финансированию, и была под угрозой выдача зарплаты.

В. И. Межлаук был в отпуске, Дзержинский был также в кратковременном официальном отпуске, но мне было известно, что он занят подготовкой к докладу… и лишь изредка бывает в Москве, у себя на Лубянке. Я пошел к Ю. Л. Пятакову, прося его содействия (нужно было лично переговорить с Брюхановым). Пятаков, однако, заявил, что Феликс Эдмундович в Москве, и поручил своему секретарю передать секретарю Дзержинского, что в Югостали опять осложнения с зарплатой.

Несколько минут спустя меня вызвал к телефону Дзержинский и спросил, в чем дело. Я кратко передал, что особо тревожного ничего нет, что нужен личный разговор с Брюхановым, о чем я и просил Пятакова, и что беспокоить Феликса Эдмундовича я не хотел, и в этом нет надобности. Все-таки он пожелал выслушать обо всем лично и просил к нему приехать немедленно.

Чрезвычайно характерно все, что дальше произошло. Быстро соединившись с Брюхановым по прямому телефону, Феликс Эдмундович вел разговор в следующих выражениях: «Мы опять прибегаем к вашей помощи, Николай Павлович. Уж не откажите, пожалуйста, нас выручить» и т. д. Сговаривается с ним, получает его согласие и узнает, что тот соответствующее распоряжение немедленно отдает…

Казалось бы, этим для Дзержинского как наркома можно было и ограничить свое содействие мне, а остальное – «техника». Я так и сказал, что остальное я сделаю сам с Казацким. Но Феликс Эдмундович хотел быть уверенным, что дело будет сделано твердо. И он сам стал звонить Казацкому, но последнего по телефону добиться трудно. Проходит полчаса, пока удается наконец узнать, что Казацкого нет, причем Феликс Эдмундович лично сам разыскивал его по всем трем телефонам – ГПУ, прямому и городскому. И только когда, наконец, разыскали Казацкого, я переговорил с ним и доложил Дзержинскому, что все будет сделано, он счел дело законченным.

В этот раз я пробыл у него часа полтора: с доклада о Югостали перешли на злободневный тогда вопрос реорганизации ВСНХ, и я имел случай лишний раз убедиться, насколько напряженно работала мысль Феликса Эдмундовича в поисках правильных форм организации, насколько мучительно было для него сознавать, что всей его энергии, всех его сил и дум все же недостаточно, чтобы дело организации промышленности шло гладко, что препятствия к этому сложны и многообразны, и победить их не в средствах одного человека.

Заканчивая эти воспоминания, не могу не отметить то особое значение личности Феликса Эдмундовича для… нас, специалистов, которое так остро было осознано всеми при жизни и особенно ярко, когда его но стало. В нем мы потеряли не только крупного государственного деятеля, широко понимавшего и проводившего в жизнь идею предоставления специалистам широкой самостоятельности, без чего невозможно выявление творческой инициативы; в нем мы потеряли также личность, которая по своей значимости, по тому глубокому уважению, каким он был окружен со стороны всех его знавших, по тому авторитету и эрудиции, какими он обладал, являлась вождем промышленности, и, что важнее, вождем, признанным и нами, специалистами, вождем, за которым шли с верой в правильность указываемого им пути, ибо он умел зажигать своих соратников, и мы, специалисты, не оставались к этому глухи…

В. И. Межлаук

Ленинский стиль работы

Межлаук Валерий Иванович – с 1924 г. член президиума и заместитель председателя ВСНХ.

Пять лет проработал Феликс Эдмундович Дзержинский над решением хозяйственных проблем и все пять лет не переставал работать над собой, превратившись из энергичного организатора, которому партия поручила в ударном порядке вывести из неслыханной разрухи почти остановившиеся железные дороги, в крупнейшего практика-экономиста партии. Он соединял в себе беспримерную преданность пролетарской революции, энергию и умение заражать своим энтузиазмом не только своих помощников, но всю партию, весь рабочий класс с изумительным знанием народного хозяйства.

Это позволило Феликсу Эдмундовичу дать партии такие постановки экономических проблем, которые при своем решении двигали хозяйство страны колоссальными шагами вперед.

Каким путем достиг этого Феликс Эдмундович, каким путем учил нас работать?

Его методы – скромность, высшая требовательность к себе, величайшая добросовестность в обращении с каждой цифрой, с каждым фактом, тщательная проверка, никаких попыток самооправдания в ошибках и беспощадный анализ действительности, вскрытие всех язв для их излечения.

Не было случая, чтобы Феликс Эдмундович стеснялся спрашивать у любого товарища объяснения того, что было ему неизвестно и непонятно.

На железной дороге, где технические термины и детали встречаются в большом изобилии, и специфическая структура хозяйства требует их знания, Феликс Эдмундович расспрашивал и учился до тех пор, пока не понял ее совершенно точно, настолько, что в состоянии был провести коренную реформу организации железных дорог. Каждое свое мероприятие он проверял предварительно, согласовывал, учитывал мнение всех работников от мала до велика. Это позволяло ему втягивать в работу громадный круг людей, воспитывать инициативу скромных работников, которых он привлекал непосредственно к себе, перепрыгивая через десяток ступеней бюрократической иерархии.