Читать книгу "Любовные похождения Джакомо Казановы - Джованни Казанова"

Стены, лестница, двери, полы, перегородки, потолки, крыша – все, за выключением мебели, было железное. Пожар ему был не страшен. Принц привез с собой любовницу, все так же брюзжащую: он ее более терпеть не мог, ибо она и впрямь была несносна, а он достоин был жалости, поелику не мог от нее отделаться иначе, как сыскав ей мужа, а такой муж, какого она желала, никак не находился. Я нанес ему визит, но она так мне наскучила, жалуясь на принца, что я туда более не ходил. Когда принц навестил меня и увидал мою Заиру, да еще поразмыслил, насколько дешевле обрел я свое счастие, сделав счастливою женщину, он узнал, как должен всякий умный человек, нуждающийся в любви, держать сожительницу; но коли муж глуп и склонен к роскоши, склонность сия все портит, и сладкий плод делает горьким.

Меня почитали счастливым, мне нравилось слыть таковым, но счастлив я не был. После тюремного заключения стал подвержен я геморрою, что разыгрывался у меня раза три или четыре в год, но в Петербурге стало не до шуток. Нестерпимая каждодневная боль в заднем проходе делала меня грустным и несчастным. Восьмидесятилетний доктор Синопиус, коего я позвал, сказал грустную новость, что у меня там образовался свищ, что называется неполным: а в прямой кишке образовалась фистула. Другого средства, кроме как жестокая операция, не было. По его словам, надо было без промедления на нее соглашаться. Сперва требовалось определить местоположение свища, и на другой день он пришел ко мне с искусным хирургом; тот исследовал мои внутренности, засунув в анус турунду из корпии, пропитанную маслом. Вытащив ее, он уразумел глубину и размеры свища, поглядев, в каком месте на турунде остались следы сочащейся жидкости. Малое отверстие в моей полости, сказал хирург, располагается на два пальца от сфинктера. Основание полости могло быть весьма широким; боль проистекала от того, что едкая лимфа, заполнявшая полость, разъедала ткани, чтобы проделать выход; таким образом, свищ становится полным, и тогда операция протекает легче. Когда отверстие сие будет сделано самой природой, сказал он, боли уйдут, но будут неудобства из-за беспрестанного вытекания гноя. Он посоветовал мне набраться терпения и подождать сей милости от природы. Думая меня утешить, он сказал, что для здешних жителей полный свищ в заду – вещь самая обыкновенная; здесь пьют превосходную воду Невы, что способна очищать тело, изгоняя из него вредные жидкости. Посему в России принято поздравлять тех, кто мучается от геморроя. Сей неполный свищ, понудивший меня соблюдать диету, оказал на меня, быть может, благотворное действие.

Театром была его жизнь, составившая из импровизированных актов комедию дель арте, которую он всю жизнь рассказывал и пересказывал со всеми сочными подробностями. Когда он был весел, он рассказывал, чтобы позабавить других; когда был в нужде – чтобы других растрогать.

Герман Кестен. «Казанова»

Артиллерийский полковник Мелиссино пригласил меня на воинский смотр в трех верстах от Петербурга, где, как ожидалось, генерал-аншеф Алексей Орлов будет угощать самых важных гостей за столом на восемьдесят персон. На смотре намеревались показать, как палят из пушки двадцать раз в минуту.

Я присутствовал при том вместе с принцем Курляндским, и восхитило меня, что все в точности так и было. Полевое орудие обслуживали шесть бомбардиров; они зарядили пушки в минуту двадцать раз и столько же выстрелов произвели по врагу. Я наблюдал за сим, держа в руке часы с секундною стрелкою. Ровно три секунды: в первую пушка чистится, во вторую – заряжается и в третью – стреляет.

За столом я оказался рядом с секретарем французского посольства, каковой, возжелав пить на русский манер и сочтя, что венгерское вино сродни легкому шампанскому, пил столь усердно, что, встав из-за стола, на ногах не держался. Граф Орлов пришел ему на помощь, велев пить, покуда его не вырвет; потом он уснул, и его унесли.

За веселым застольем оценил я образчики тамошнего остроумия, «Fecundi calicas quem non fecere disertum»[162]. Поелику по-русски я не разумел, то г-н Зиновьев, сидевший рядом, изъяснял мне шутки сотрапезников, вызывавшие рукоплескания. Со стаканом в руках возносили блистательные здравицы в чью-нибудь честь, а тот обязан был с блеском ответствовать.

Мелиссино встал, держа огромный кубок, наполненный венгерским вином. Все замолчали, чтоб послушать, что он такое изречет. Он пил за здравие своего генерала, Орлова, сидевшего насупротив него на другом краю стола. Он сказал так:

– Желаю тебе умереть в тот день, как станешь богат.

Все разразились рукоплесканием. Так восхвалял он великую щедрость Орлова. Можно было б и осудить его, но за веселым столом не место для придирок. Ответ Орлова показался мне более мудрым и благородным, хоть опять же татарским, ибо вновь речь шла о смерти. Он тоже поднялся с большим кубком в руке и сказал:

– А тебе желаю умереть только от моей руки.

Ему рукоплескали еще сильней.

У русских энергичный разящий ум. Их не заботят ни красота, ни изящество слога, они тотчас проникают в суть.

Он постоянно жаждал новых приключений, знакомств с новыми людьми и овладения новыми женщинами. У него всегда было лишь одно побуждение – духовное и чувственное удовольствие, по любой цене, без раскаянья или моральных сомнений.

Герман Кестен. «Казанова»

В ту пору Вольтер прислал императрице свою «Философию истории», писанную нарочно для нее, и ей же было посвящение в шесть строк. Через месяц полное сие издание, в трех тысячах томах, было доставлено морем и без остатка разошлось в неделю. Все русские, знавшие французский, купили себе сию книгу. Главами вольтерьянцев были двое вельмож, люди большого ума: Строганов и Шувалов. Я читал стихи первого, столь же распрекрасные, что у его кумира, а спустя двадцать лет – превосходную оду второго; но написана она была на смерть Вольтера, что немало меня подивило, ибо сей жанр досель не употреблялся для печальных тем. В те времена образованные русские, – военные и статские, – знали, читали и прославляли одного лишь Вольтера и, прочтя все его сочинения, полагали, что стали столь же учеными, как их кумир; я убеждал их, что надобно читать книги, из коих Вольтер черпал премудрость, и тогда, быть может, они узнают больше него. «Остерегайтесь, – сказал мне в Риме один умный муж, – спорить с человеком, который прочел всего одну книгу».

Таковы были русские в те времена, но мне сказали, и я в то верю, что нынче они стали основательнее. Я познакомился в Дрездене с князем Белосельским, что прожил в Турине посланником и после воротился в Россию: сей князь, изучив метафизику, надумал геометрически описать разум; его небольшое сочинение классифицировало душу и ум; чем больше я его читаю, тем более возвышенным нахожу. Одно жаль: атеисты вполне могут употребить его во вред.