Читать книгу "Я дрался на Т-34. Третья книга - Артем Драбкин"

– За мной, точно по моей колее, по одному танку. Вперед!

Мы пошли в атаку по трупам…

Я не думаю, что кто-то потом похоронил эти сотни павших бойцов, тогда не до этого было…

Так, наверное, и остались гнить в земле, на этой поляне, кости неизвестных героев, простых пехотинцев, не пожалевших своей жизни ради свободы нашей Родины…

Стычинский Сергей Александрович

(Интервью Артема Драбкина)

В июне 1941 года наш курс 13-й Киевской артиллерийской спецшколы находился в лагере 2-го Киевского артиллерийского училища в районе Бровары, на левом берегу Днепра, за Дарницей. 21 июня у нас проходили соревнования по волейболу, которые мы решили продолжить и в воскресенье. Легли спать, а ночью, в 4 часа, проснулись от взрывов. Мы решили, что это проводят стрельбы курсанты училища, но оказалось, что Бровары бомбили немцы. Когда мы после завтрака вышли из столовой, нас всех построили, сообщили, что началась война. Потом, в 12 часов, мы выслушали речь Молотова.

Почему я пошел в спецшколу? В Киеве в то время была мода учиться в спецшколах. Артиллерия была мне ближе, чем авиация и флот, вот я и поступил в артшколу. Занятия в ней отличались от занятий в обычных школах прежде всего военной подготовкой. Мы изучали стрелковое оружие, материальную часть артиллерии. Очень большое внимание уделялось строевой подготовке, изучению воинских уставов. 13-я специальная артиллерийская школа, так же как и 12-я, дважды в год участвовала в параде в Киеве, в одном из которых посчастливилось участвовать и мне. На этом параде я видел генерала армии Жукова, в то время командующего Киевским округом.

Из лагерей мы вернулись в Киев, и нас всех послали на рытье окопов. Примерно неделю мы рыли западнее реки Ирпень, а затем нас сняли, сказав, что спецшкола эвакуируется в Днепропетровск. На барже по Днепру доплыли до Днепропетровска. Там, кроме нашей, находились еще и московские спецшколы. В конце июля немец подошел к Днепропетровску, и в первых числах августа нас эвакуировали сначала в Харьков, но в нем наш эшелон даже не разгружали, а повезли дальше, в Пензу. Проехали Пензу, потом Куйбышев и в конце концов оказались в Чкаловской области.

– После начала войны вашу школу эвакуировали, родители тоже эвакуировались?

Моя мать умерла в 1940 году, а отец вместе с сестрой эвакуировался, а потом ушел на фронт и в 1941 году погиб под Харьковом.

– Как отступление воспринималось, ведь говорили, что воевать будем «малой кровью на чужой территории»?

Может быть, такой возраст был, но от первого до последнего дня войны я никогда не думал, что наша страна проиграет войну. И все, кто меня окружал, верили в нашу победу.

В июне 1942 года я окончил 10 классов. К нам приехал командир батареи 2-го Киевского артиллерийского училища, которое курировало нашу спецшколу, старший лейтенант Налимов и забрал весь наш выпуск в училище, которое после начала войны было эвакуировано на станцию Разбойщина Саратовской области. Весь наш выпуск попал в одну батарею. Когда немцы подходили к Сталинграду, нашу батарею стали готовить на Сталинградский фронт. Мы с моим другом Валей Волошиным стали расчетом противотанкового ружья. Мы тщательно его изучали, стреляли из него, но в конце концов наша отправка на фронт не состоялась.

– Какую матчасть в училище изучали?

76-мм полковую пушку, но главным образом – 122-мм гаубицу. Готовили нас хорошо – занимались круглые сутки. Были и стрельбы. До сих пор помню артиллерийскую команду: «По пулемету гранатой, взрыватель осколочный, заряд полный, прицел 5, уровень 32, первому два снаряда беглым! Огонь!»

В конце 1942 года я окончил училище. Меня направили в 362-й гвардейский Тернопольский тяжелый танкосамоходный полк. На Челябинском тракторном заводе мы получили самоходные артиллерийские установки СУ-152, переучились на эту новую технику и отправились на фронт.

– Как восприняли назначение на самоходку?

Положительно. Назначили, и все. Орудие в ней 152-мм, но прицельные приспособления такие же, как и у обычной пушки. Так что в основном приходилось изучать не орудие, а танк, ходовую часть, рычаги управления, прицельные приборы для стрельбы прямой наводкой. В экипаже сначала было пять человек: командир и механик-водитель – офицеры, наводчик, заряжающий и замковый. Уже на фронте должность замкового ликвидировали.

– Когда экипаж попал на фронт, взаимозаменяемость была?

Конечно, была. Когда в Тернополе погиб наводчик Коля Лобачев, то я выполнял функции и командира, и наводчика.

– Вождение давали как командиру?

Я не водил, но изучал. Освоил уже на фронте, но не очень. Вот когда в 1946 году поступил в Академию бронетанковых и механизированных войск, там уже освоил полностью. В академии была кафедра вождения. Мы регулярно выезжали на полигон под Солнечногорском, где водили и стреляли. Позже, уже будучи командиром дивизии, я водил новый танк Т-62.

Наш полк расположился возле станции Чернявка, южнее Нового Оскола, и вошел в состав Степного фронта, которым тогда командовал генерал-полковник, позже генерал армии Конев Иван Степанович. В составе Степного фронта я принимал участие в Курской битве.

Во время наступления на Белгород моя самоходка была подбита. Мы пошли в атаку с закрытыми люками. Стреляли с коротких остановок, а потом по нам ударило. Погиб лейтенант механик-водитель, уроженец Челябинска, окончивший Челябинское танко-техническое училище. Погиб еще один член экипажа, а мы трое: я, наводчик и замковый Паша Базылев, 1900 года рождения, – сумели выскочить. После этого Паша, у которого была семья и двое или трое детей, попросил меня, а я, в свою очередь, попросил командира полка не назначать его в экипаж самоходки. Его просьбу удовлетворили и назначили поваром.

После Белгорода наш полк пошел на Харьков. Во время боев за Харьков я был ранен. Мы вели бои уже на окраине города, и к нам приехал командир полка, майор Гончаров, вместе с ним заместитель командира 1-го гвардейского механизированного корпуса полковник Погодин. Когда они ставили мне и еще одному командиру самоходки задачу, начался сильный минометный обстрел. Мина разорвалась прямо у наших ног. Я был легко ранен в ногу, командир полка был убит. Он только успел крикнуть адъютанту лейтенанту Вьюнику: «Адъютант! Меня ранило» – и скончался. Тяжело ранило Погодина и еще несколько человек. Поскольку у меня ранение было легкое, то, побыв несколько дней в медсанбате, я вернулся в свой экипаж.

Наш полк наступал на Полтаву, форсировал Днепр в районе Кременчуга. Здесь нас опять пополнили самоходками. Я принял новое орудие, поскольку мое сгорело. Наш полк участвовал в Корсунь-Шевченковской операции в составе 31-го танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии. Мы принимали участие в боях на внешнем фронте окружения.