Читать книгу "Братство волка - Эли Бертэ"

Аббатство было основано в древности, и многие из его насельников сыграли важную роль в истории провинции. Бенедиктинцы этого монастыря были знаменитыми комментаторами священных книг и учеными, занимавшимися историческими и литературными трудами. Множество пыльных томов, еще и ныне лежащих на полках наших публичных библиотек, были написаны в фронтенакских кельях.

Высота и внутреннее пространство зданий были столь же внушительны, как и история аббатства. Тут встречалась архитектура всех эпох, от готической XII и XIII столетий до плоской поверхности и прямых углов позднейших веков. Там и сям разрушенные шпили и камни, обожженные пожаром, напоминали перевороты и несчастья, испытанные этим аббатством. Но все постройки, составлявшие множество дворов, имели величественный вид; огромный парк со столетними деревьями предоставлял бенедиктинцам длинные аллеи, благоприятные для размышлений.

Вне этих обширных зданий существовал одинокий павильон, с отдельным садом и с отдельным входом; это была, так сказать, мирская часть аббатства; ее называли Павильоном Гостей. Он отводился лицам, связанным с монастырем, родственникам и друзьям бенедиктинцев, даже простым посетителям, и всех угощали там с пышным гостеприимством. Там жил также Леонс, которому близкое родство со всемогущим фронтенакским приором предоставило такое право. Любимый воспитанник монастыря занимал в этом корпусе здания спальную и кабинет. Пока он был ребенком, за ним с материнской нежностью ходила старая гувернантка; впоследствии один из послушников был ему внимательным и преданным слугой. Воспитанием Леонса занимался в первую очередь его дядя приор, но и другие фронтенакские аббаты также принимали в этом большое участие. Все лингвисты, математики, историки, теологи, находившиеся в монастыре, считали своим долгом внести лепту в становление личности этого питомца монастыря, и никогда молодой человек не имел столько замечательных учителей в различных отраслях человеческих знаний. Поэтому Леонс был чудом учености, а привычка видеть в павильоне многочисленных гостей, зачастую людей выдающихся, приучила его к обычаям света, среди которого он должен был жить.

Но с тех пор как Леонс вернулся из Меркоара со своим дядей, все в прежде спокойном павильоне изменилось. Обитатель этих мест, прежде домосед, вечно погруженный в науки, сделался шумным и рассеянным. Он выходил и возвращался в любое время дня и ночи; он окружил себя людьми, чуждыми монастырю, ездил верхом, и его охотничьи собаки возмущали своим лаем тишину монастырского двора. В кабинете математические инструменты покрывались ржавчиной, глобусы — пылью, книги, взятые из библиотеки аббатства, валялись на полу, между тем как на мебели лежали хлысты, шпоры и ружья. Словом, обитатель павильона вдруг перешел от трудолюбивой и созерцательной жизни к жизни деятельной и шумной, возвещающей о наступлении возраста страстей.

Однако эта перемена, по-видимому, не удивила и не огорчила приора и других фронтенакских сановников; напротив, все снисходительно улыбались, видя занятия Леонса, а дядя его, с благосклонностью, походившей на слабость, позволял ему без принуждения предаваться своим наклонностям. Несколько бенедектинцев низшего звания высказывались иногда против шумной жизни молодого человека. Племянник приора сохранял в своем поведении решительную независимость.

Таким образом началась зима. В одно прекрасное ноябрьское утро Леонс уехал на охоту со своим егерем и своим слугой. Приор вздумал выйти к нему навстречу и, раскрыв служебник, он медленными шагами шел по дороге, которая вела в ту часть владений монастыря, где находился Леонс.

Хотя холод уже наступил в окружающих горах, но счастливая фронтенакская долина еще не была захвачена зимой. Трава была зелена и каштаны не потеряли своих листьев. В кустах раздавались голоса птиц, радовавшихся последним лучам солнца.

Приор, окончив чтение службы этого дня, сел на парапет деревянного моста, откуда удобно было любоваться пейзажем; этот мост был границей его прогулок, и тут святой отец обычно встречался с племянником. И на этот раз ожидание приора не было напрасно: скоро выстрел и отдаленный лай возвестили ему о возвращении охотника, потом сам Леонс вышел из кустарника с ружьем на плече, а за ним его егеря и собаки. Пока племянник подходил к нему, приор машинально бросил взгляд в противоположную сторону и заметил предмет, на который тотчас обратил внимание. Это были закрытые носилки, запряженные двумя мулами; употреблять экипажи в горных областях тогда было невозможно. Кроме погонщика, который шел пешком, четыре лакея верхом провожали носилки. Этот маленький караван спускался с одного из пригорков, возвышавшихся над долиной, и направлялся к аббатству. Приор задумался.

«Кто это может быть? — спрашивал он себя. — Мы в монастыре никого не ждем, может, это кто-нибудь из бедных соседних дворян, очень ценящих наше вино и кушанья… Но нет, эти дворяне не приехали бы столь странным образом, так путешествуют только дамы или духовные лица. Даму в аббатстве, не примут; стало быть, это… Но духовное лицо, сопровождаемое так, должно быть очень высокого звания…»

Он снова принялся рассматривать путешественников. «Неужели, — продолжал он думать, — то, чего я опасался, все-таки произошло? Нет, этого случиться не может, по крайней мере, сейчас. Слухи, дошедшие до меня, не имеют под собой основы… Это, наверное, какой-нибудь аббат из Сент-Эними приехал к нам в гости».

Его размышления были прерваны Леонсом, который, опередив своих провожатых, бежал к дяде в сопровождении только красивой ищейки, черной с красными пятнами.

Племянник приора как будто вырос и стал шире в плечах за эти три месяца. Лицо его загорело от долгого пребывания на воздухе. Теперь у юноши был мужественный вид, весь облик его был преисполнен уверенности в своих силах, прежняя робость исчезла без следа. На нем был щегольский охотничий костюм из зеленого сукна с золотыми галунами. Леонс больше походил на молодого и блестящего дворянина, любителя шумных удовольствий и светских радостей, чем на прилежного ученика, воспитанного в монастырских стенах. Нельзя было даже представить, что недавно этот юноша просил позволения постричься в монахи. Но Леонс не потерял уважения к своему дяде. Приблизившись к нему, он снял шляпу и поцеловал руку приора; лишь исполнив этот положенный ритуал, он позволил себе сообщить новость:

— Приятное известие, дядюшка! Сегодня великолепная охота… Убиты лисица и два зайца более чем за шестьдесят шагов! Дени, мой егерь и мой учитель, в восхищении. Я же не могу гордиться моими успехами, так как приписываю их превосходному карабину, который вы мне подарили, а также великолепному инстинкту этой ищейки, которую вы, я не знаю каким образом, сумели взять из своры самого принца.

Он рассеянно гладил свою прекрасную собаку, которая бегала вокруг них, махая хвостом.

— Не скромничайте, дитя мое, — ласково сказал приор, — успехом вы обязаны прежде всего вашему искусству. Но я очень рад, что ваша ищейка ведет себя хорошо, а для того чтобы ваше охотничье снаряжение было полным, аббатство предоставляет вам собаку Жана Годара, ту самую, которая осмелилась напасть на жеводанского зверя.

— Возможно ли это, дядюшка? А я слышал, что барон Ларош-Боассо…