Читать книгу "Как Петр Первый усмирил Европу и Украину, или Швед под Полтавой - Петр Букейханов"

Гарнизоны редутов составляли 13 батальонов трехбатальонного Белгородского полка, а также двухбатальонных Ямбургского пехотного полка, солдатских полков Неклюдова (командир – полковник Матвей Неклюдов, полк укомплектован псковскими стрельцами), Нелидова (командир – полковник Иван Нелидов), Дельдена (командир – полковник Еремей Дельден (Дельдин, Jieronim Wilhelm Delden)), Московского стрелецкого полка Нечаева (командир – полковник Иван Нечаев, полк укомплектован московскими стрельцами): всего 4730 солдат и офицеров при 2 полковых трехфунтовых орудиях под общим командованием бригадира Саввы Айгустова (Августов, командовал Лейб-гвардии Преображенским полком в бою под Добрым на речке Черной Натопе)[415]. Следовательно, каждый редут защищали от 400 до 600 военнослужащих, причем гарнизоны редутов одновременно являлись и строителями укреплений. Хотя с инженерной точки зрения редуты никак нельзя назвать неприступными, тем не менее из-за многочисленности защитников этих укреплений для их успешного штурма требовались материалы, оборудование и артиллерийская поддержка. Кроме того, поскольку за редутами располагался лагерь шестнадцати драгунских полков общей численностью до 13 тыс. солдат и офицеров (в том числе два конно-гренадерских полка), имевших на вооружении не менее 13 двухфунтовых и трехфунтовых пушек и восемнадцатифунтовых гаубиц разной конструкции («коротких» и «длинных» гаубиц, не считая еще четырех шестифунтовых мортирок, закрепленных на лафетах двух трехфунтовых орудий)[416], то при нападении на редуты необходимо было прикрыть войска от действий русской кавалерии.

Ряд отечественных историков утверждает, что царь Петр создал конную артиллерию, которой в то время не имела ни одна европейская армия[417]. В действительности по приказу царя для повышения подвижности пушек и гаубиц, приданных драгунским полкам, их прислуга (каждое из орудий обслуживали по одному канониру («бомбардиру») и два фузилера) временно сажалась на лошадей, которых, однако, после боевых действий изымали. Точно так же по приказу царя пехота гвардейских полков в некоторых операциях для повышения подвижности сажалась на лошадей, чтобы не отставать от кавалерии. Настоящая регулярная конная артиллерия, в которой все канониры и орудийная прислуга постоянно передвигались верхом и были снаряжены по кавалерийскому образцу, появилась в прусской армии Фридриха II в 1759 году, и только позднее, в 1796 году, в русских вооруженных силах[418].

Вопрос о количестве полковой артиллерии кавалерийских частей русской армии под Полтавой остается не полностью разрешенным в связи с отсутствием соответствующей информации в имеющихся источниках. Поскольку в драгунских полках русской армии в сентябре 1709 года числились 13 канониров, каждый из которых был закреплен за одним орудием, то общее количество артиллерии кавалерийских частей теоретически не превышало 13 стволов, из которых, вероятно, три-четыре орудия трехфунтового калибра (с установленными на их лафетах четырьмя шестифунтовыми мортирками) и 8–9 двухфунтовых пушек[419]. Восемнадцатифунтовые гаубицы весом от 425 до 587 кг, начавшие поступать на вооружение русской кавалерии по рекомендации фельдмаршала Шереметева с 1702 года, но изготовленные в крайне незначительном количестве – не более 10–15 стволов, вероятно, почти все были потеряны в битве под Гемауэртгофом (7 гаубиц), а также при отступлении из Гродно (по мнению К. Татарникова, количество 18-фунтовых гаубиц, отлитых в 1702, точно совпадает с количеством драгунских полков, в то время находившихся в «Свейском походе»: Ефима Гулица, Андрея Шневенца, Никиты Мещерского, Семена Кропотова, Ивана Львова, Александра Малины, Афанасия Остафьева, Федора Новикова, Никиты Полуэктова, Михаила Жданова, так что, вероятнее всего, каждый из них получил по одному такому орудию; в конце 1700-х годов упоминания об отпуске в драгунские полки орудийных боеприпасов и принадлежностей исчезают со страниц документов, по-видимому, гаубицы снимались с вооружения по мере износа и выхода из строя (пяти-семи лет войны для этого вполне достаточно), не пополнялся и запас снарядов для 18-фунтовых гаубиц)[420].

Таким образом, ко времени битвы под Полтавой оставались одна или две 18-фунтовые гаубицы, возможно, размещенные в редутах или в укрепленном лагере. Вместе с тем тот факт, что после битвы из драгунских полков поступило в ремонт 10 лафетов[421], возможно, свидетельствует, что 10 двухфунтовых и трехфунтовых орудий размещались в открытом укреплении между двумя центральными редутами поперечной линии, откуда их отвели вместе с кавалерийскими частями за овраг речки Побыванки, а одно-два орудия – восемнадцатифунтовые гаубицы – были установлены в редутах, где и оставались в течение битвы. Иначе следует признать, что для артиллерийского вооружения десяти редутов было выделено всего две трехфунтовые пушки Белгородского пехотного полка, что явно недостаточно для обеспечения обороны укреплений.

Как видно, выбор русским командованием места для постройки редутов позволил взять под контроль так называемый «шверпункт» в районе развертывания армейского лагеря (нем. «schwerpunkt», участок или место, распоряжение которым представляло наибольшее значение для хода и результатов возможных боевых действий). Российские историки, конечно же, приписывают данное решение самому царю Петру. Вместе с тем возведение редутов на поле боя само по себе далеко не являлось новшеством в военном искусстве, как это многие представляют, рассуждая о Полтавской битве. Поэтому царь Петр или кто-то из его военачальников всего лишь верно определил наиболее очевидный участок местности в районе лагеря, обладание которым давало русской армии явное преимущество как при обороне, так и при наступлении против шведов.

§ 3.3. «Почерк» полководца царя Петра I

По мнению русского и советского военачальника, военного специалиста, теоретика и историка А. А. Свечина (генерал-майор царской армии, комдив Рабоче-Крестьянской Красной Армии), редуты были построены вообще только для того, чтобы оборудовать новый укрепленный лагерь царской армии на два километра ближе к осажденной Полтаве, чем лагерь у деревни Яковцы[422].