Читать книгу "Наган и плаха - Вячеслав Белоусов"

— Писака этот не из простых. Слыхал я, что темы его кусачие, выставляет начальников так, что после него не один голову сложил.

— Ты наговоришь!..

— Увидите сами. Пропишет в столичном журнальчике своём, в «Огоньке», или того хуже в газете «Правда», — прогремим по всем губерниям.

— Не каркай, Василий Порфирьевич! — не стерпел Приходько, видя, как побледнел Кудлаткин. — Доброго клея достану. Хуже будет, если писатель в таком виде тюрьму застанет. Вот тогда действительно держись!

— А леса?[35] Леса нужны! Времени-то в обрез, — гнул свою линию тот.

— Работяг с завода пригнать, — Приходько тоже не пронять, завёлся. — Ты, Иван Кузьмич, навести Доричева Михаила Васильевича, у него на «Третьем Интернационале»[36] хлопцы баржи на воду спускают, с лесами они управятся в два счёта, заодно баб попроси стены белить.

— Михаил Васильевич не откажет, — развернулся к спорщикам Кудлаткин, заметно повеселев. — Дело калякаешь, товарищ Приходько. — И огорошил Бабкина: — Самому мне туда не резон, начальство может нагрянуть, проверить, как готовимся, а ты, товарищ Бабкин, поезжай-ка вместо меня, неча лясы зазря точить, а то в ушах уже звенит от твоей трескотни.

Бабкин так и застыл, рта не закрыв.

— Чтоб к обеду назад да с работягами! Одна нога здесь, а вторая… В общем, мой приказ!

— В такой срок?.. — совсем опешил тот.

— Я без тебя справлюсь. Не боись. От меня не убежит ни один зек. А ты поспешай. Общее дело делаем. — И засеменил в ворота тюрьмы, гаркнув назад: — Приходько, ступай за мной, насчёт лошади распоряжусь.

В эти дни действительно многие начальствующие лица в городе ждали и боялись приезда столичного журналиста. Того самого. Михаила Ефимовича Кольцова, прославившегося на всю страну регулярными публикациями в «Правде» о последних годах вождя революции — Великом Ленине. Но тогда только началось его восхождение на литературный и политический олимп. Словно фантастический живчик поспешал он воспевать самые главные события в стране. Появился твёрдый советский рубль — и его рупор оповестил об этом на весь мир, возводились первенцы социалистической индустрии — Шатурская электростанция, Балахнинский бумажный комбинат — и очерки за его подписью украсили «Правду» — центральный печатный орган партии большевиков. Став истинным фанатом воздушного флота, воспел он его зарождение, бросив клич: «Молодёжь — на крылья!», сам активно участвовал в грандиозном авиаперелёте Москва — Севастополь — Анкара, тут же бросился агитировать и готовиться к новым — по европейским столицам, на Восток… Будь его воля, он облетел бы весь земной шар, не очень-то тот велик вдруг стал для него, и, заразившись героями фантастического романа Толстого «Аэлита»[37], подобно инженеру Лосю, готов был бросить лозунг покорять Марс. Он был большим торопыгой, успевал везде первым, но внезапным повелительным телефонным звонком, оборвавшем многие его планы, вдруг вызван был к Ягоде.

Никто не подозревал, и лишь исключительным лицам было известно, что человек, прославившийся на всю страну, прокляв настоящую свою фамилию — Фринлянд, давно и крепко связан с Енохом Гершеновичем Иегудой. И не потому, что страшился его или был ему обязан из-за тёмных пятен биографии, когда ещё по молодости в 1917 году увлёкся Керенским, ораторским искусством восхищавшим массы. В петроградском журнале юный журналист выступил тогда со злыми нападками на большевиков и Ленина. Теперь, естественно, Кольцов искренне боготворил Ильича за беспощадную борьбу с врагами народа, хотя отдавал предпочтение, конечно, Сталину.

Тот разговор с Ягодой один на один в личных апартаментах самого влиятельного человека в ГПУ удивил Кольцова, он даже в некотором роде обиделся, но, зная, что в таком учреждении ничего просто так не затевается, скрыл недовольство, внимательно вдумывался в каждое услышанное слово. Его выдернули из ответственного и интересного авиапроекта, предложив взамен плыть теплоходом в провинциальный глухой городок на Нижней Волге к самому Каспию, чтобы скоренько сочинить фельетончик о зарвавшихся нэпманах, якобы пытавшихся взятками решать собственные корыстные проблемы…

— Что требуется ещё? — не поверив, всё же высказал он нетерпение.

— Ваше выступление должно бить в набат.

— Это понятно, — ждал он главного, ради чего скомканы были все его великие проекты.

— Не фельетон, а настоящий колокол. Помнишь Герцена?

— Ну как же.

— Глаголом жечь сердца людей!.. Учил же Некрасов!

— Мне кажется, Пушкин…

— Неважно. Звон должен предупредить, что возвращается время большой борьбы! Только ещё беспощадней. Измены и нерешительности не простим ни жене, ни брату, ни сыну!

— Но «Шахтинское дело», кажется, уже прогремело, и достаточно убедительно? — попробовал он возразить. — Самые затхлые мозги прочистил ветер перемен…

Кольцов вспомнил, что тогда ему тоже намекали выехать на место и писать, но разговор состоялся на уровне даже не главного редактора газеты, и он тактично отказался, сославшись на занятость.

— «Шахтинское дело» было пробным камнем, — поморщившись, как бы вспомнив старую болячку, поучительно сказал Ягода и подозрительно взглянул на собеседника. — Как всякое начало, оно в определённой степени, увы, оказалось скомканным.

Кольцов слышал из других источников в ГПУ, что чекистам тогда не удалось пристегнуть подсудимым шпионаж в пользу буржуазных стран, как ни упирались Менжинский с Ягодой, но глаза его хранили беспристрастность и холодную пустоту, лицо не выдало, оставаясь безучастным.

— Виновные бестолочи понесли наказание. — Ягода ещё раз метнул острый взгляд в журналиста, будто пытаясь прочесть его мысли. — В нашем случае такого быть не должно. Твою и мою работу контролировать взялся Сам!

— Иосиф Виссарионович?! — невольно вырвалось у Кольцова, и он привстал: — Это его инициатива послать меня туда?

Ягода усмехнулся, вроде кивнул, но в то же время неопределённо пожал плечами и продолжил совершенно о другом:

— Новая экономическая политика, которой словно щитом оппозиционеры прикрыли кулаков на селе, нэпманов — в промышленности и торговле, набрала небывалую силу и приобретает реальную опасность для нашей социалистической экономики. Реальную опасность! Понимаешь, Михаил Ефимович? Гидру следует придушить, пока она не выбралась на волю из поганого логова. Вместе с её порожденцами и приспешниками.