Читать книгу "Счастливый брак - Рафаэль Иглесиас"

Она снова посмотрела на него, словно спрашивала, что он думает. Такой задумчиво-печальной он ее еще ни разу не видел.

Им овладело сильное желание дотронуться до ее выразительных губ, обхватить эти тонкие руки и горделивые плечи. Безо всякого предупреждения и перехода он нырнул в нее, как в море, и они поцеловались во второй раз. Теперь она дольше была открыта для него, и ему удалось погрузиться глубже. В этот момент, к огромному облегчению Энрике, та часть его тела, которая до сих пор никак себя не проявляла, вдруг потребовала внимания и уперлась в ремень его брюк, будто просясь на свободу.

Слава богу, подумал Энрике, я не превращусь в импотента, как в последний раз, когда пробный роман на одну ночь через пятнадцать минут обернулся катастрофой. Эта неудача маячила у него в памяти, как навязчивое видение автомобильной аварии, которая чудом не закончилась летальным исходом. Когда он оказался в постели с той девушкой, всю нижнюю половину его тела словно парализовало. Но сегодня такого не случится, только не с Маргарет. Сегодня все будет в порядке, решил Энрике.

Но не успела эта успокаивающая мысль утвердиться у него в голове, как по какой-то необъяснимой причине он вдруг потерял всю уверенность. Им овладела паника. Даже когда горячий поцелуй завершился и Маргарет, подобрав под себя ноги, чтобы быть повыше, устроилась на диване и, с самодовольной улыбкой смотря на него сверху вниз, собственническим жестом обняла его за плечи, Энрике не полегчало. Хоть он и чувствовал, как набухает сдавленная резинкой трусов упирающаяся в ремень головка пениса, он все равно беспокоился. Страх был бессмысленным, поскольку его состояние казалось необратимым. Ему хотелось протолкнуть упрямца в сторону кармана, где у того было бы больше места для роста, но Энрике стеснялся обнаружить эрекцию перед Маргарет. Почему он должен стыдиться своего желания, он сам не знал, да и не хотел знать. Вместо этого его мозг был занят обдумыванием сценария, в котором кожаный ремень наносил ему неизлечимую травму, из-за чего Энрике, подобно трагическому герою книги «И восходит солнце»[38], лишался возможности соединиться с возлюбленной; правда, в случае Энрике не в результате фронтового ранения, но не менее злосчастного повреждения.

Рискуя еще сильнее себя травмировать, он храбро потянулся вперед, чтобы поцеловать то место, которое манило его на протяжении многих часов, — гладкую и нежную ямку у нее на шее. Маргарет позволила ему устроиться там, вздрогнув, когда его еще теплые после кофе губы прижались к ее коже, и вместо десерта он слегка лизнул ее, попробовав на вкус. Она оттолкнула его подбородком, вызвав у Энрике новый прилив паники, но, как оказалось, для того, чтобы самой укусить его за нижнюю губу, а потом накрыть его рот своим. Своими тонкими руками она обнимала Энрике с такой удивительной силой, будто хотела проглотить целиком.

Даже для такого глубоко неуверенного в себе мужчины, как Энрике, это было ясным сигналом, что она его хочет. Хочет прямо сейчас. Кроме того, ему нужно было срочно что-то с собой сделать, по меньшей мере поправить кое-что у себя в штанах. Ему было уже по-настоящему больно, и он стал всерьез опасаться, что если немедленно не бросится в наступление или, наоборот, не покинет поля боя, то его наименее изученной и наиболее требовательной части тела будет нанесен не выдуманный, а вполне реальный ущерб. Он должен был продолжать, рискуя потерять все, чего он с таким трудом добился от этой красивой девушки, скрытого гения, неиссякаемого источника веселья и хорошего настроения, этого черноволосого, голубоглазого, молочно-белого сокровища, которое какой-нибудь романист, более великодушный к Энрике, чем сам Энрике был к своим персонажам, назвал бы оазисом в пустыне его одиночества.

Маргарет замерла возле его губ. Она смотрела на него выжидательно — по его догадкам, поскольку они были знакомы совсем недавно, она хотела, чтобы он что-то сказал. Ее чувства были для него закрытой книгой; он смог различить лишь два противоречивых сигнала: она желает всего, что он может ей дать, и она в равной степени готова и к шоку и к наслаждению.

Все это было для него уже чересчур. Не успев взвесить, стоит ли это говорить, Энрике услышал собственный шепот:

— Я боюсь.

Она кивнула, словно ждала именно этих слов.

— Я тоже, — шепнула она, будто то, чего они боялись, не зависело от них самих, а таилось где-то в темноте ночного Нью-Йорка.

— Чего ты боишься? — спросил Энрике. Он не мог понять, что в этой ситуации могло ее пугать. Он был по уши влюблен, и если бы она попросила его выпрыгнуть из окна, может, и не стал бы этого делать, но по крайней мере серьезно бы задумался.

— Ты знаешь, — сказала она, нахмурившись, словно он ее дразнил.

Что, черт возьми, она имеет в виду? Не секс? Она не может бояться секса: там все зависит от него; она такая нежная и красивая; все, что от нее требуется, — лежать, пока он, внимательно следя за тем, как она реагирует на его прикосновения, будет умело возбуждать ее и вместе с тем возбуждаться сам, стараясь при этом не пережать, чтобы их единение не закончилось, не успев начаться.

Множество раз он по всем правилам проделывал это с Сильвией, но только после нескольких позорных первых неудач. Что, если Маргарет окажется менее терпеливой? Что, если она никогда не простит его, когда поймет, что все, что она себе нафантазировала — что он страстный, уверенный и решительный, — все неправда? Не оттолкнет ли она его, когда узнает, что, несмотря на три с половиной года жизни с другой женщиной, в глубине души он все еще девственник?

— Я не знаю, — сказал он. — Я знаю, чего я боюсь, но понятия не имею, чего можешь бояться ты.

В ее голосе появились настороженность и раздражение:

— Нет, знаешь… Я боюсь того же, чего и все.

Энрике рассмеялся. Собственная непробиваемая тупость показалась ему смешной.

— А чего такого, черт возьми, боятся все?

Маргарет скривилась, словно он ее больно уколол.

— Ну… — Она замялась. — А ты чего боишься?

Ему хотелось сказать: «Что мой пенис не сработает или сработает слишком быстро», — но он не был готов к такой откровенности.

— Э-э… Что, я первый? — тянул он.

Теперь рассмеялась Маргарет.

— Да. Сначала ты скажи.

— Что я тебе не понравлюсь… ну, ты понимаешь… — И, сгорая от смущения, он кивнул в ту сторону Г-образной студии, которую почти полностью занимала кровать.

Маргарет недоуменно моргнула. Не один и не два, а целых три раза, будто ее мозг был кассовым аппаратом, в котором чек застрял как раз на его словах.

— Ты имеешь в виду… — на ее лицо отразилось сомнение, — секс?

Видимо, мысль о такой возможности вообще не приходила ей в голову, и Энрике понял, что серьезно ошибся, вообще заговорив об этом, да еще так открыто.

— Почему? — требовательно спросила она, как обычно резко переходя от тактичного участия к холодному сарказму.