Читать книгу "Архив Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл"

Когда двуколка доставила нас к дому миссис Меррилоу, толстуха уже ждала на пороге, заполняя своей пышной особой дверной проем скромного, особняком стоящего жилища. Ясно было, что первейшая ее забота — как бы не лишиться выгодной жилички, и, прежде чем проводить нас к миссис Рондер, она стала заклинать нас не говорить и не делать ничего такого, что привело бы к столь нежеланной развязке. Мы ее успокоили, поднялись за нею по лестнице, покрытой истертою ковровой дорожкой, и вступили в комнату таинственной жилицы.

Комната была душная, затхлая, дурно проветренная, чего и следовало ожидать, поскольку обитательница почти никогда ее не покидала. Казалось, этой женщине, которая когда-то держала зверей в клетках, странным образом отплатила сама Судьба, заперев в клетку ее самое, точно зверя. И вот она сидит в затененном углу, в поломанном кресле. От долгих лет бездействия фигура ее несколько отяжелела, но видно, что прежде она была хороша и стройна, еще и по сей день сохранились пышные, соблазнительные формы. Густая темная вуаль закрывает лицо, спускаясь до верхней губы, но видны безупречно очерченный рот и нежный округлый подбородок. Я очень легко себе представил, что прежде она была настоящая красавица. И голос у нее оказался приятный, мелодичный.

— Мое имя вам знакомо, мистер Холмс, — сказала она. — Я так и думала, что, услышав его, вы придете.

— Совершенно верно, сударыня, хотя, право, не понимаю, как вы узнали, что я интересовался вашим делом.

— Я об этом узнала, когда здоровье мое окрепло и меня расспрашивал мистер Эдмундс, детектив графства. Боюсь, тогда я ему солгала. Пожалуй, было бы разумнее сказать правду.

— Всегда разумнее говорить правду. Но почему же вы ему солгали?

— Потому что от этого зависела судьба одного человека. Я знаю, он был сущее ничтожество, но все же не хотела я, чтобы его гибель была на моей совести. Мы были так близки… так близки!

— А теперь это препятствие устранено?

— Да, сэр. Человек, о котором я упоминаю, умер.

— Тогда почему бы вам теперь не рассказать полиции все, что вам известно?

— Потому что это касается не только его. Это касается меня. Я не вынесла бы скандала и огласки, а они неизбежны при полицейском расследовании. Жить мне осталось недолго, но я хочу умереть спокойно. И все же мне хотелось найти хоть одного разумного человека, кому я могу рассказать мою ужасную историю, пусть, когда меня не станет, все будет понято.

— Вы оказываете мне большую честь, сударыня. Однако у меня есть чувство ответственности. Я не могу обещать, что, выслушав вас, не сочту своим долгом сообщить обстоятельства дела полиции.

— Думаю, этого не случится, мистер Холмс. Я слишком хорошо знаю ваш характер и ваши методы, я ведь уже несколько лет слежу за вашей работой. Судьба оставила мне единственную радость — чтение, и мне известно едва ли не все, что происходит в мире. Так или иначе, я не хотела бы упустить случай, и, может быть, вы воспользуетесь рассказом о моей трагедии. А у меня, если я все расскажу, станет легче на душе.

— Мой друг и я рады будем вас выслушать.

Миссис Рондер поднялась и достала из ящика фотографию мужчины. Это явно был профессиональный акробат, великолепно сложенный атлет, могучие руки скрещены на выпуклой груди, под густыми усами — улыбка, самодовольная улыбка победителя.

— Это Леонардо, — сказала миссис Рондер.

— Леонардо — силач, который давал показания на следствии?

— Он самый. А это мой муж.

У мужа лицо было ужасное — поистине человек-свинья, вернее, дикий кабан, ибо в зверской грубости своей он был страшен. Нетрудно было вообразить, как он скрежещет зубами, как пускает пену этот гнусный рот, с какой неистовой злобой вонзаются во все на свете свирепые маленькие глазки. Негодяй, хам, скотина — вот что написано было на этом лице с тяжелой нижней челюстью.

— Эти две фотографии помогут вам, господа, понять мою историю. Я, бедная циркачка, росла на опилках арены, мне еще и десяти лет не исполнилось, когда я прыгала через обруч. Когда я подросла, Рондер полюбил меня, если такую похоть можно назвать любовью, и в недобрый час я стала его женой. С того дня моя жизнь стала сущим адом, и этот дьявол вечно терзал меня. В цирке не было человека, кто не знал бы, как он со мной обращается. Он без конца мне изменял. А если я жаловалась, связывал меня и полосовал хлыстом. Все меня жалели, все его ненавидели, но что они могли поделать? Все без исключения его боялись. Страшен он был всегда и смертельно опасен, когда напьется. Опять и опять его привлекали к ответственности то за оскорбление действием, то за жестокое обращение с животными, но денег у него было вдоволь и штрафы его не смущали. Лучшие артисты от нас сбежали, и цирк постепенно приходил в упадок. Все держалось только на Леонардо, на мне да еще на маленьком Джимми Григсе, клоуне. Бедняжка, не так уж он был забавен, но старался изо всех сил.

А Леонардо все больше значил в моей жизни. Вы видите, как он выглядел. Теперь-то я знаю, какой жалкий дух скрывался в этом великолепном теле, но по сравнению с моим мужем он казался Архангелом Гавриилом. Он меня жалел, помогал мне, и наконец наша близость перешла в любовь — глубокую, страстную любовь, о такой я раньше только мечтала, но не надеялась испытать. Муж это заподозрил, но, думаю, он по сути был трус, хоть и хам, а Леонардо — единственный, кого он боялся. И в отместку стал мучить меня больше прежнего. Однажды ночью Леонардо, услыхав мои крики, чуть не ворвался в наш фургон. В ту ночь дело едва не кончилось трагедией, и вскоре мы с любимым поняли, что ее не избежать. Мой муж не должен жить. Мы решили, он должен умереть.

Леонардо был умен и изобретателен. Это он все придумал. Не скажу, чтобы я его осуждала, ведь я готова была пройти с ним этот путь до конца. Но у меня никогда не хватило бы смекалки составить такой план. Мы сделали дубинку — ее смастерил Леонардо, в широкой свинцовой части он закрепил пять длинных стальных гвоздей остриями наружу, расставленных в точности как когти львиной лапы. Дубинка эта и должна была нанести моему мужу смертельный удар, а выглядело бы все так, словно его убил лев, когда вырвался на свободу.

В ту ночь, когда мы с мужем по обыкновению пошли кормить льва, тьма была хоть глаз выколи. Мы несли в цинковом ведре сырое мясо. Леонардо ждал за углом большого фургона, мимо которого нам надо было пройти к клетке. Он замешкался, и мы прошли дальше прежде, чем он успел ударить, но он тихонько прокрался следом, и я услышала удар, который раздробил мужу череп. Сердце мое радостно забилось, я бросилась вперед и откинула щеколду, на которую запиралась клетка льва.

И тут случилось страшное. Может быть, вы слышали, как чутки эти звери к запаху человеческой крови и как он их возбуждает. Изощренное чутье вмиг подсказало льву, что человек убит. Едва я отодвинула запоры, он выскочил и повалил меня. Леонардо мог меня спасти. Если бы он бросился вперед и ударил зверя той дубиной, он бы, наверно, его укротил. Но он струсил. Я слышала, он завопил от ужаса, и видела — он повернулся и кинулся бежать. И в этот миг зубы зверя впились мне в лицо. Под его обжигающим смрадным дыханьем я уже наполовину потеряла сознание и почти не чувствовала боли. Обеими руками я пыталась оттолкнуть огромную, пышущую жаром окровавленную пасть и звала на помощь. Я поняла, что весь лагерь всполошился, потом смутно помню, Леонардо, Григс и другие мужчины тащили меня из-под лап зверя. Это было последнее мое воспоминание на долгие, томительные месяцы, мистер Холмс. Когда я пришла в себя и погляделась в зеркало, я прокляла этого льва — о, как я его проклинала! — не за то, что он отнял мою красоту, но за то, что не отнял у меня жизнь. У меня осталось одно желание, мистер Холмс, и хватало денег, чтобы его исполнить. Желание скрыть мое несчастное лицо от всех взоров и жить там, где ни одна душа из тех, кто знал меня прежде, меня не найдет. Только это одно мне оставалось, так я и поступила. Жалкое раненое животное, которое заползло в свою нору умирать, — вот чем кончила Юджиния Рондер.