Читать книгу "Геополитика апокалипсиса. Новая Россия против Евросодома - Константин Душенов"

Спрашиваю: «Ну и что, долго ты висел?» Он говорит: «Не знаю. Я повисел, повисел, потом сознание потерял. Очнулся уже в камере, без креста…»

Бывалые зэки говорят, что сидеть сейчас в «демократической России» порой даже тяжелее, чем раньше, в Советской Союзе. Особенно на «красных» зонах. Раньше их называли «сучьими». Это зоны, где администрация контролирует все аспекты внутренней жизни спецконтингента с помощью так называемых активистов, или «козлов», которые за послабление режима готовы на любую подлость… Если в советское время на зону в 1000–1500 человек был один «кум», то есть оперативный уполномоченный (ну, может, с помощником-прапорщиком), то сейчас на таких зонах работает целый отдел. И оперов может быть уже 5-10 человек…

Думаю, это связано с тем, что в 90-е на волне повальной приватизации всего и вся зоны тоже были «приватизированы» и стали рассматриваться администрацией как источник личного дохода – иногда законного, иногда незаконного. В качестве дешевой рабочей силы на этих частных предприятиях выступают зэки, а в качестве надсмотрщиков – опера.

А главное – качество самих людей сильно изменилось. Сейчас процентов 80 зэков – это наркоманы. Отсюда эрозия понятий и отношений. Наркомания, как ржа, разъедает людей. Поэтому внутреннее состояние зон сейчас тяжелое, и сидеть нелегко, конечно. Кроме того, у ФСИН появилось специальное орудие подавления – тюремный спецназ «Тайфун». Это такая зондеркоманда, в которой все заточено специально под задачу ломать зоны, блатных авторитетов (так называемых черноходов) и вообще всех недовольных.

«Русский экстремизм» и «прозрачные нацмены»

В 2011 году бойцы тюремного спецназа «Тайфун» избили меня капитально, на совесть. Полученные травмы позволяли мне даже оформить инвалидность, но, естественно, представителям правоохранительных органов очень не хотелось, чтобы эта инвалидность была зафиксирована документально. Человек пришел здоровым, а уходить будет инвалидом – как-то это совсем не комильфо. Поэтому у зэков на зоне всегда возникают всяческие препятствия бюрократического характера на пути к тому, чтобы оформить инвалидность юридически. Нужна трудовая книжка, целый ряд документов, которые, находясь в заключении, зэк может получить только через свое тюремное начальство. В результате эта волынка тянется месяцами, если не годами, и конца края не видать. Редко кто добивается своего.

А в моём случае всё вообще смешно получилось. По большому счету поводом для избиения стало то, что, отбывая срок по 282-й статье – «за разжигание межнациональной розни», я вступился за азербайджанца. Когда я заехал в карантин на Борисову Гриву, то увидел, что в первый же вечер активисты отволокли какого-то азера в уголок, который не просматривается камерами, и давай его мутузить. Он за них отказался пол мыть, ну и понеслось… Я его у них отбил. Точнее, просто отобрал, так как они не стали со мной связываться.

Вообще всюду, куда я приезжал (а я прошёл четыре зоны – Княжево, «Металлку», Борисову Гриву и Обухово), перед этим собирали «актив». «Актив» – это то, что раньше называлось «суки», или «козлы». Их собирали, говорили, что едет такой страшный русский экстремист. «Смотрите, чтоб, не дай Бог, никто с ним не общался». Потом козлы в свою очередь собирали рядовых зэков и тоже предупреждали, инструктировали.

Иногда очень смешно получалось. Меня в апреле 2011 года везли в Борисову Гриву через обуховскую пересылку. Я в пересылке этой сидел в одной камере с молодым парнишкой. Он только-только с малолетки. Сел по 161-й статье, за грабеж. Зовут Миха. Мы с ним сидели там по-дружески, я с ним чаем делился, разговаривали за жизнь. И вот я приезжаю в Борисову Гриву – и мне навстречу идет этот Миха. Я ему говорю: «Миха, здравствуй!» Молчит. Я: «Миха!» Он остановился. «Здравствуй!» – говорю. А он вдруг повернулся – и бегом от меня. Оказывается, их всех собрали и сказали: «Скоро приедет страшный русский экстремист Душенов. Чтоб ни в коем случае никто с ним не общался! Смотрите: ни-ни-ни-ни-ни! А то вам же хуже будет…»

Поэтому и «козлы» в карантине со мной связываться не стали. Но начальству, естественно, настучали. На следующий день в карантин пришли представители администрации, всех построили и начали у этого азербайджанца выяснять: «Кто тебя бил?» А обычно это выясняется таким аккуратненьким способом под ребра: «А что произошло? Тебя так били? Или так? Кто видел, что тебя били?» Я сказал, что я видел. В итоге, видимо, хозяину, то есть начальнику зоны, об этом доложили, и он решил, что такого наглого кадра нужно срочно поставить на место, иначе будет напряженно. Таким образом, сидя по 282-й статье, я пострадал за дружбу народов.

Азер этот – Супхан Нагиев его зовут – потом сбежал. И его, по-моему, до сих пор не нашли. Я видел, когда меня на суд возили: висят его цветные фотографии и написано: «Сбежал особо опасный преступник». Ну смех и грех! Он на самом деле торговец. Он торговал корюшкой всю жизнь. И был у него один постоянный покупатель, с которым хорошие отношения наладились. Покупатель тот оказался милицейским генералом, ни больше, ни меньше. Так он как-то в порыве гуманизма свою визитку Супхану дал и говорит: «На, Супхан, если вдруг будут какие-то проблемы там со стороны наших ментов, звони, и мы все разрулим». Ну, Супхан эту визиточку взял и сохранил.

А через некоторое время пришли к нему злые менты и сказали: «Слушай, с тебя за торговое место 14 тысяч!» Он говорит: «Как так! Какие еще 14 тысяч?» То есть он понимает, что для того, чтобы торговать, нужно взятку дать. Но взятку нужно давать один раз, а не два раза. «Как так? Мой брат уже платил вашему начальству!» Те говорят: «Не знаем про начальство ничего. Нам плати 14 тысяч, и всё». – «Не дам!» Ну они эту корюшку ему на асфальт вывалили, хвать его и отвезли в отделение к себе. Подержали в отделении какое-то время, три-четыре часа, потом выгнали и сказали: «Ну вот, так будет каждый день, пока ты деньги не заплатишь!»

А Супхан взял визиточку, которую ему дал тот генерал, позвонил ему и рассказал всю историю. Генерал возмутился, говорит: «Не дам обижать азера, который меня корюшкой снабжает!» и прислал в отделение милиции, где Супхана прессовали, каких-то проверяющих. Они приехали, а там менты все, естественно, пьяные. Ну, и получили по сусалам: кого уволили, кого перевели в другое место, кого понизили в должности и т. д. А Супхан продолжает героически торговать своей корюшкой, уверенный, что справедливость восторжествовала, что все хорошо, все замечательно.

Проходит после этого… я уж не помню, он мне рассказывал… год, что ли… Он себе идет спокойно, как честный гражданин идет, и около станции метро встречает наряд ментовский. А в этом наряде как раз те самые мусора, которые из-за него пострадали. Они ему и говорят: «О-о-о, дорогой! Да ты ведь только что украл кошелек!» Хвать его под микитки и, как Жеглов Кирпичу, суют недолго думая кошелек в карман! И всё – 158-я, часть вторая: «кража с отягчающими»! И получает Супхан два года. Приезжает сперва в Кресты, а потом в Борисову Гриву, где мы, собственно, с ним и встретились…

У меня с нацменами, как правило, складывались ровные отношения. Я им всегда говорил в глаза: «Ребята, вы все прозрачные. Если у русского человека еще есть какая-то загадочность в душе, то есть непонятно, что он будет делать в той или иной ситуации, то с вами все предельно просто. Вы заезжаете на зону и первым делом начинаете жалом водить: где сила, у кого власть? Если она в левом углу – значит, вы будете в левом углу кучковаться, если сила в правом – значит, в правом. Если зона «красная» – значит, вы будете с ментами дружить, если зона «черная» – значит, будете под блатными ходить». Это, конечно, грубовато, но смысл именно такой.