Читать книгу "Убийство городов - Александр Проханов"

– А пошел бы ты! – крутанул Курок лысым черепом. – Россию не трожь! Россия сюда придет, и все ваше дерьмо разбежится! Ты костюмчик-то белый сними, а то будет видно, как ты обосрался! Прижми ухо к земле, урод. Послушай. Это Россия идет!

– Кретин! Кацап вонючий! Где твоя Россия? Где твой президент? Они вас сдали. На хрен вы им? Они Крымом подавились, переварить не могут! Они вас выплюнули, и ты не Курок, а Плевок, ты понял?

– Россия идет, и ты дрожишь, как последняя погань!

Рябинин видел, как сияют синевой глаза комбата. Как выпрямился он в кресле, выкатил грудь, словно стоял в строю. Брюнет что-то сказал солдатам, и один побежал в соседнее здание, а второй, с забинтованной кистью, подошел к комбату и ударил в лицо. Удар опрокинул комбата вместе с креслом. Ноги его беспомощно дергались в воздухе. На той, где не было бутса, виднелся драный носок.

Солдат поднял с земли кресло, и комбат снова сидел в нем, сутулясь. Из носа текла кровь. Бинт на руке солдата был в крови.

– Теперь комбату генерал Карбышев – самый родной человек, – произнес Артист, который стоял рядом с Рябининым и смотрел в проем.

Солдат вернулся, держа в руке небольшую кастрюлю с ручкой. В другой руке нес пачку соли.

– Слушай, Курков. – Брюнет наклонился к комбату. – Последний раз предлагаю. Сделаем запись, и катись ко всем чертям. Хочешь, в Киев. Хочешь, в Париж. А хочешь, в свою гребаную Москву.

– Сюда Россия придет, и мы тебя в клетке станем показывать, как ублюдка кровавого! – Комбат попытался плюнуть в него, но брюнет увернулся.

– А теперь мы из тебя станем блюдо готовить. Здесь, в кастрюльке, подсолнечное масло из лучших сортов подсолнечника. Мы его слегка вскипятили, и твою лысую башку, твою картошку, по-нашему, по-украински, бульба, слегка помаслим.

Брюнет кивнул солдату. Тот подошел к комбату и вылил ему на голову раскаленное масло. Комбат взревел, забился в кресле. Желтое масло текло по черепу, по лицу, заливалось в бороду, и комбат, оскалясь, ревел, тряс головой, выпучивая побелевшие глаза. Было видно, как лопается на черепе кожа и набухают пузыри.

– А теперь мы бульбу посолим, чтобы вкус был. – Брюнет зачерпнул из пакета горсть соли и высыпал на обожженный череп комбата. Тот замер в беззвучном крике, обмяк в беспамятстве. Голова его в масле, осыпанная солью, свалилась к плечу.

– Комбат! Держись! Я с тобою, комбат! – Артист кричал в щель, просовывал кулак. – Палач, отродье! Горло сломаю!

Брюнет обернулся на крик и что-то сказал солдатам.

Рябинину казалось, что на его голове взбухают волдыри, плоть горит от нестерпимой боли. И он вот-вот потеряет сознание, как комбат. Но кто-то грозный приказывал ему: «Смотри!» И он повиновался этому беспощадному приказу.

Брюнет достал телефон и кому-то приказал:

– Подгоняй танк. Сделаем из картошки пюре! И тряпку, тряпку красную захвати, чтобы с воинскими почестями! – Повернулся к каземату: – Это кто там хотел сломать мне горло? Кто там кричал: «Комбат, я с тобой»? Давайте его тоже под танк!

Солдаты вошли в каземат. Набросились на Артиста. Стали валить, крутить. Заламывали за спину руки, стягивали скотчем. Мотали ленту вокруг ног. Вытащили наружу и кинули посреди двора. Артист извивался, матерился. Его розовый шарф развязался, кокетливый платочек выпал из кармана и цветастым лоскутком розовел на земле.

«Стой и смотри!» – Рябинин слышал это грозное повеление, оставшись в каземате. Дверь оставалась раскрытой, и в конусе света на полу валялась бутса комбата.

Курка отделили от кресла. Скрутили бессильные руки скотчем. Уложили на землю рядом с Артистом.

– Ну, чего ты смотришь? Снимай! – прикрикнул брюнет на оператора. – Такое кино нигде не снимешь!

Оператор переставлял камеру, нацеливал на лежащих. Связанный Артист извивался. Комбат был недвижим. Только вздрагивали ноги с единственным башмаком, и сквозь продранный носок виднелся палец.

Появился человек в джинсах и футболке. Ткань футболки облегала литую грудь, круглились бицепсы, выступал боксерский подбородок. Человек держал под мышкой красный рулон. Брюнет принял рулон, развернул. Батальонное знамя из малинового бархата, с желтым профилем Ленина и вышитой надписью: «За нашу Советскую Родину», колыхалось в руках брюнета.

Рябинин помнил, как малиновое полотнище реяло над головой комбата, когда тот в последнем порыве ринулся навстречу пехоте и несколько уцелевших в бою ополченцев, и с ними Рябинин, устремились за знаменем. Теперь знамя было без древка, с оборванным краем.

– Как говорится, со всеми воинскими почестями. – Брюнет подошел к комбату и широким взмахом, как стелят скатерть на стол, накрыл Курка знаменем. Тело комбата бугрилось под знаменем, торчали ноги с одиноким башмаком, из продранного носка белел палец.

– Давай, запускай! – приказал по телефону брюнет. Раздался рокот танкового двигателя.

Рябинин в ужасе знал, что случится. Не хотел смотреть. Хотел забиться в бетонный угол. Но кто-то незримый, от земли до солнца, беспощадно приказывал: «Стой и смотри!»

Рокот стал приближаться, послышался лязг гусениц. Артист перестал извиваться, лег лицом к небу и запел: «Я возвращаю вам портрет, я о любви вас не молю. В моем письме упрека нет, я вас по-прежнему люблю!» Он пропел: «портрэт», как, должно быть, пел в одесском ресторане, грассируя, с выпуклым «э».

Рябинин увидел в проем, как появился танк – башня, пушка, близкие масленые катки, провисшие гусеницы. Танк остановился. Чуть изменил направление. Нацелился на красное полотнище. Двинулся на лежащих, с хрустом, лязгом кромсая их гусеницами. Рябинин видел, как мелко задрожали ноги комбата, как разорвали скотч и раздвинулись ступни Артиста. Танк прокатил, оставляя липкое страшное месиво бархата, крови, костей.

Рябинин лег на бетонный пол и беззвучно плакал.

Он лежал час или два, без движений, без мыслей. Больше не было жестокого приказа: «Стой и смотри!» Невидимый повелитель добился своего. У Рябинина не оставалось души, памяти, мыслей. Все слиплось в красное мокрое пятно, сквозь которое не виден был мир.

Услышал негромкий стук автомобильного двигателя, крики, команды. Дверь в каземат отворилась, и кто-то крикнул:

– На выход!

Рябинин поднялся, вышел. Посреди двора стоял автобус с решетками на окнах, дорогой джип и небольшой грузовик. Солдаты выводили из тюремного здания людей, загоняли в автобус. Туда же, к автобусу, погнал Рябинина автоматчик. Пересекая двор, Рябинин увидел свежий песок, которым присыпали место недавней казни. В стороне розовел оброненный Артистом платочек.

– Шевелись, ополчение! – Брюнет в белом костюме понукал людей, которых автоматчики загоняли в автобус. Рябинин сел на продавленное сиденье рядом с пожилым, очень худым человеком, чьи глазницы провалились, как у старой лошади. В них мерцали печальные покорные глаза.

– Кто вы такие? – спросил Рябинин соседа.