Читать книгу "Загадки римской генеалогии Рюриковичей - Михаил Серяков"

Создававшие эти произведения средневековые монахи отражали не живой язык своего времени, а стремились продемонстрировать свою образованность, используя общепринятый в Западной Европе термин для обозначения Руси. В-четвертых, сами скандинавские лингвисты признают, что не только корень рус, но и все содержащие этот корень слова являются заимствованными в шведском языке{397}. В-пятых, корень рус был известен задолго до появления скандинавов в Восточной Европе. Очевидно, что не имея не только племени в Скандинавии со сколько-нибудь схожим названием, но даже самого корня в своем языке, вдобавок называя нашу страну Гардарики, скандинавы никак не могли дать ей название Руси. Тем не менее, вопреки очевидному норманисты с усердием, заслуживающим лучшего применения, вот уже три столетия стараются доказать обратное. Для того чтобы обойти все эти, казалось бы, непреодолимые противоречия, название Руси норманисты пытались вывести из др.-исл. Hreidgotar (Куник), др.-исл. hrodr «слава» (Будилович), др.-исл. drott «отряд» (Бримм), др.-шв. roper «руль» (Преображенский). Неосновательность этих попыток признают сейчас большинство норманистов, придерживающихся в основной своей массе двух других этимологии. Сторонники первой акцентируют внимание на том, что в Швеции, на побережье Ботнического залива, имеется местность Рослаген, а сторонники второй — на том, что финны до сих пор называют Швецию Ruotsi, а шведов — ruotsalainen. Естественно, немалое количество приверженцев этого течения опираются одновременно на оба этих довода.

Поскольку вопрос касается происхождения имени нашего народа, рассмотрим оба этих варианта подробно. Д.А. Мачинский и B.C. Кулешов связывают с Рослагеном не только варяжскую русь ПВЛ и росов Вертинских анналов, но и росомонов, упомянутых Иорданом: «Полагаем, что Rosomoni/Rosomani IV–VI вв. являются формой передачи того же социального (и этнического?) термина, который отражен в шведских источниках XIII–XIV вв. в слове ropsmaen/ rodsmaen «гребцы», обозначающем жителей приморской области Roden/Roden/Roslagen, название которой выводится из древнесеверногерманского rod(e) R, rop(e) R «гребцы, гребной поход, плавание между островами». Название это могло сложиться и утвердиться только в эпоху ранее VI в., до широкого распространения паруса. Область Roden/Roslagen, ныне занимающая северо-восточную, приморскую часть Упланда, в древности распространялась значительно южнее, захватывая часть побережья Ostergotland'a. С приведенными германскими словами связано и происхождение названий народа Rhos, оказавшегося свеонами (Вертинские анналы, 839 г.), и народа русь наших летописей»{398}. Мы видим, как эти туземные норманисты спокойно экстраполируют термины, которые, как они сами и признают, фиксируются в источниках только в ХШ — XIV вв., на события IV в., т.е. почти на тысячу лет назад, нимало не беспокоясь о том, чтобы найти хоть какие-то доказательства, подтверждающие их существование в ту далекую эпоху. В верноподданническом восторге и без лишней скромности они поспешили приписать любимым скандинавам еще одно великое деяние, предопределившее ход всей русской истории и еще не замеченное их коллегами: «Значение данной статьи видится нам в том, что путем анализа и сопоставления различных источников мы убедительно выявили наличие пути, ведущего из Центральной Швеции через Приладожье и Поволжье в приуральское Прикамье, — пути, возникшего не позднее II в. и интенсивно функционировавшего во второй половине IV — первой половине VI в. (…) Путь в Приуралье, проложенный скандинавами еще до появления здесь славян и балтов, со временем, после усвоения и исчерпания всех возможностей “пути из варяг в греки” оказался определяющим путем российской истории. (…) Путь этот в конечном счете и обеспечил Россию всеми основными сырьевыми богатствами, которые и в настоящее время играют огромную и двусмысленную роль в определении ее места на международной арене»{399}. Действительно, разве могли, по представлениям норманистов, русские самостоятельно дойти до Урала и Сибири? Что ж, благодаря гг. Д.А. Мачинскому и B.C. Кулешову мы теперь точно знаем, что русские землепроходцы в эпоху Московской Руси лишь потому смогли двинуться на восток, что путь им во II в. проложили скандинавы, сформировавшие «еще до появления славян» «определяющий путь российской истории».

Если же от горячечного бреда норманистов обратиться к реальным фактам, то выяснится, что Роден, эта прибрежная часть Упланда, которую туземные норманисты с легкостью привязывают к корню рос, достаточно позднего происхождения и, следовательно, в принципе не могла иметь какой бы то ни было связи с именем Руси. «До эпохи викингов название Рослаген не могло существовать, — отмечалось в изданной еще в 1985 г. книге X. Ловмяньского, — поскольку означало округ, несущий определенные повинности в военное время и поэтому возникший только в условиях развитой государственной власти»{400}. Развитая же государственность в Швеции возникла позже, чем на Руси, и уже по этой причине данное название никак не может быть отнесено к эпохе призвания варягов. В шведских источниках название Руден впервые упоминается только в 1296 г. в Упландском областном законе, а в форме Roslagen (Rodzlagen) впервые появляется только в 1493 г. Как подчеркивает Л. Грот, в качестве общепринятого названия оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе эту область называли Руден. Эта же исследовательница установила, что «земля или прибрежная полоса, получившая название Руден в конце XIII в., не только в IX в., но и в X в. как физико-географический субъект не существовала, ибо она находилась под водой. (…) Тот факт, что эта область только к ХШ в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается многими данными… Тогда цепочка Руден/Руслаген/Руотси рассыпается. Если Руотси связано с Руден/Руслаген, то этот симбиоз не имеет отношения к Руси по чисто хронологическим соображениям. Если Руотси связано с чем-то другим, то надо сначала найти это другое, а потом строить концепцию. На фоне приведённых данных попытки лингвистическим путём отыскать корни Руси, практически, в подводном царстве выглядят чистейшим абсурдом»{401}.

Утверждение норманистов, что название Рослаген должно было «сложиться и утвердиться только в эпоху ранее VI в., до широкого распространения паруса» не выдерживает проверку не то что конкретными историческими фактами, а даже элементарным здравым смыслом. Само это слово, означающее «корабельный стан», является производным от слова rodsmasn «гребцы». Очевидно, что до широкого распространения паруса любой берег, откуда люди выходили в море, по этой логике был берегом гребцов, а не один только Рослаген. Помимо этого внимание норманистов неоднократно обращалось на то, что Рослаген — это название провинции, а не племени и, следовательно, не может привлекаться для объяснения происхождения названия варяжской руси.

Одним из наиболее сильных аргументов сторонников скандинавского происхождения русов являются Бертинские анналы. Под 839 г. они повествуют о том, как к франкскому императору Людовику прибыло посольство от византийского императора Феофила: «С ними (послами) он прислал еще неких (людей), утверждавших, что они, то есть народ их, называются рос (Rhos) и что король их, именуемый хаканом, направил их к нему, как они уверяли, ради дружбы. В упомянутом послании он (Феофил), просил, чтобы по милости императора и с его помощью они получили возможность через его империю безопасно вернуться, так как путь, которым они прибыли к нему в Константинополь, пролегал по землям варварских и в своей чрезвычайно дикости исключительно свирепых народов, и он не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности. Тщательно расследовав (цель) их прибытия, император (Людовик) узнал, что они из народа свеев (так в последнем по времени переводе, в других переводах обычно говорится о свеонах, что соответствует тексту оригинала (Sueones. — М.С), и, сочтя их скорее разведчиками и в той стране, и в нашей, чем послами дружбы, решил про себя (в других переводах «у себя». — М.С.) задержать их до тех пор, пока не удастся доподлинно выяснить, явились ли они с честными намерениями или нет»{402}. Дальнейшая судьба этих послов неизвестна, однако именно на этом сообщении франкских анналов норманисты во многом и строят свою гипотезу.