Читать книгу "Дамы плаща и кинжала - Елена Арсеньева"

1 декабря 1937 г. арестована, расстреляна 16 июня по обвинению в шпионаже и участии в контрреволюционной организации».

Итак, случилось то, чего она и опасалась. Якобинцы оказались правы… Та самая Революция, во славу которой Ольга-Елена Голубовская-Феррари столько кровушки пролила, столько горл перегрызла, в конце концов пожрала и ее. Зубищи у этой Великой Людоедки оказались покрепче, чем у «Морской волчицы».

Ну что ж, мораль сей басни такова: не служи людоедам — и не будешь ими сожран!

Сердце тигра

(Мура Закревская-Бенкендорф-Будберг)

Однажды ночью на исходе 1934 года некоему человеку приснился кошмарный сон. Снилось ему, что он ищет свою любовницу — вернее, возлюбленную, на которой он давно мечтал жениться, и дело стояло только за ее согласием, коего она никак не давала. Вообще говоря, это была особа чрезвычайно независимая: к примеру, она не любила оставаться у него ночевать и обычно, после нескольких часов восхитительных ласк, прощалась с любовником, нежно поцеловав его и блаженно, благодарно улыбнувшись, потом надевала платье прямо на голое тело, а белье сворачивала в смешной тючок и, держа его под мышкой, уезжала на такси домой.

Итак, этому человеку снилось, что дама его сердца и владычица его вожделения отчего-то к нему не пришла, и вот он среди ночи ринулся к ней домой, якобы для того, чтобы убедиться: с нею все благополучно, — а на самом деле, чтобы утихомирить свою ревность, которая всегда, постоянно, неотлучно обитала в его сердце и исподтишка подгрызала его, как мышь подгрызает засохший сыр, точила, как моль точит заброшенную шерстяную вещь. Но в том-то и дело, что сердце этого не слишком-то молодого человека отнюдь не было засохшим и заброшенным: напротив — оно было слишком молодым, оно и в шестьдесят чувствовало так же остро, как в семнадцать, потому и болело от ревности днем и ночью.

Нет, ну в самом деле: почему она ему непрестанно отказывает, почему не хочет выйти за него замуж?! Он богат, знаменит, страстно любит ее. А она — да кто она такая? Не бог весть какая красавица, отнюдь не богатая, лгунья, авантюристка, сомнительного происхождения, сомнительной биографии, сомнительного образа жизни… Да любая другая женщина на ее месте кинулась бы с ним под венец незамедлительно! Да все женщины, которые у него были раньше, только и мечтали о браке с ним!

Но в том-то и состояло все несчастье, что этому человеку было наплевать на всех других женщин, и вместе взятых, и по отдельности. Ему нужна была единственная на свете — она! Именно потому ему и снился мучительный сон, как он ринулся искать свою легкомысленную возлюбленную — и не обнаружил ее дома. Бегал по ночным улицам и звал, звал, словно заблудившийся путник, словно потерявшийся ребенок!

И вдруг в каком-то проулке увидел ее.

Она шла, чуть опустив голову, однако, несмотря на предрассветную мглу, он мог видеть ее полуулыбку: рассеянную полуулыбку женщины, которая отдыхает после объятий любовника. Да, именно так она улыбалась потом — еще не вполне вернувшись в мир реальный из мира лихорадочных телодвижений, испарины, смешавшейся на телах любовников, из мира сорванного дыхания, мучительно-счастливых стонов и сдавленных криков, которые исторгает женщина, когда наслаждение слишком сильно, всевластно и освобождает ее от оков привычной сдержанности и запоздалого целомудрия. В руках у нее был сверток — и человек вдруг понял, что это тот же сверток с бельем, с которым она обычно уходила от него. Но от кого же она шла сейчас с этим постыдным свертком?! И о ком думает с этой своей блаженной полуулыбкой?!

Обезумев от ревности, этот человек схватил возлюбленную, начал трясти ее, бить, выкрикивать бессмысленные вопросы и отвратительные обвинения, но она все улыбалась, улыбалась, и вдруг… О господи, вдруг он увидел, что она развалилась в его руках, как сломанная кукла, и когда он поднял ее голову, то увидел, что голова эта полая, картонная, неживая, пустая, и туловище пустое, и это не любимую свою он встретил в проулке, а какой-то фантом, призрак, ну а где она сама — неведомо!

Человек проснулся вне себя от возмущения и ненависти и начал сейчас же размышлять, что может означать сей сон. Ну, не нужно было быть изощренным психологом и гениальным писателем с мировым именем (а как раз таковым и являлся этот человек), чтобы разгадать его. Сон гласил: возлюбленная его лжет, лжет каждым словом своим и каждым поступком, вдали от него она живет своей собственной, тщательно охраняемой жизнью, возможно, изменяет ему, но ему никогда не узнать, что скрыто под улыбчивой маской ее лица, что доподлинно творится в ее мыслях и душе…

«Ладно, — угрюмо подумал он, — черт с ней, с ее душой. Но где же сейчас ее тело?! Я убью ее, если узнаю, что она снова солгала мне и уехала не в Берлин, не в Прагу, не в Вену, а в Москву!»

И он чуть не зарыдал, потому что был знаменитым фантастом-футурологом, то есть умел проницать настоящее и провидеть будущее, а потому заранее знал: он не убьет ту, которую любил, — это раз; он будет с прежней покорностью сносить ее причуды — это два; она, конечно, сейчас в Москве — это три; она снова занята какими-то своими опасными, таинственными, непостижимыми и довольно-таки неприглядными делами (вернее, делишками, брезгливо передернулся он) — это четыре.

Писатель с мировым именем, знаменитый фантаст, несчастный влюбленный — его звали, кстати, Герберт Уэллс — мог сколько угодно брезгливо передергиваться или плакать над своим разбитым сердцем, однако даже он, со всем своим глобальным воображением, не мог представить, что несколько минут назад сделала его ветреная возлюбленная, баронесса Мура Будберг. А она… она всего-навсего отравила одного человека… тоже писателя, тоже всемирно известного… по имени Максим Горький.

Что характерно, он тоже был ее любовником.

* * *

Разумеется, это не было, как говорят французы, crime passionnel — преступлением по страсти. Мура не хотела его убивать.

Да, кстати, у нее было два имени: в России ее обычно называли Мария Игнатьевна, ну а в Англии и в других европейских странах — Мура. Впервые так ее назвал в 1918-м году первый возлюбленный Муры (первый — и единственный любимый до сих пор, хотя сейчас-то они считались просто близкими друзьями и, с позволения сказать, товарищами по работе), англичанин Роберт Брюс Локкарт. Одной из самых любимых его книг была «Житейские воззрения кота Мура» Гофмана, и Брюс из множества русских производных от имени Мария (Маша, Муся, Маруся, Мура, Маня, Мара и тому подобное) выбрал это. Кроме того, в России, да и во всем прочем мире в то время творилась истинная гофманиада, если не сказать похлеще: после Первой мировой войны и Октябрьской революции мир безумствовал, буйствовал, сходил с ума, и его возлюбленная казалась Брюсу чуть ли не единственным нормальным, трезвомыслящим человеком в этой спятившей России. Совершенно как философ кот Мур…

Впрочем, то, что Россия явно рехнулась, не мешало Локкарту по-прежнему любить эту страну, как он любил ее и прежде, когда она была веселой, богатой, благополучной, когда работа генерального консула английского посольства в Петербурге была одним сплошным удовольствием, включавшим дружбу с веселой и богатой светской молодежью, поездки к цыганам, игру в футбольной команде, организованной на своих текстильных мануфактурах в Орехове-Зуеве миллионером Саввой Морозовым. Удовольствием от поездок на тройках среди ночной метельной мглы; от блинов с икрой и ледяной, жгучей водки; от русского сквернословия, которое казалось Брюсу, после однообразия скудного и чопорного английского языка, восхитительным именно своей неисчерпаемостью и неожиданностью; от объятий русских женщин (Мура была у него не первая русская), которые напоминали Брюсу водку именно тем, что были вроде бы ледяными и неприступными, а как распробуешь — ого-го, смотри не обожгись, смотри не сгори, а голову уж точно потеряешь… Локкарт бывал-живал в России с 1912 года и иногда думал: хорошо бы остаться здесь навсегда. В Англии все так скучно и размеренно, там никогда ничего не происходит, а здесь…