Читать книгу "Наука Плоского мира - Терри Пратчетт"

– И мы сможем кидаться молниями в тех, кто нам не нравится?

– Там же никого нет. Ни тех, кто нам нравится, ни тех, кто не нравится, – обреченно сказал Думминг. – В том-то все и дело.

– Хм! Похоже, Круглый мир поставит под сомнение даже твою, Декан, общепризнанную способность повсюду наживать себе врагов.

– Спасибо тебе, Аркканцлер, на добром слове.

– Всегда готов.

И тут застучала клавиатура ГЕКСа. Гусиное перо пришло в движение и вывело:

+++ Я Считаю, Вы В Это Просто Не Поверите +++

Далеко над морем грозы рвали небо в клочья.

Потом в воздухе что-то сверкнуло, шторм ушел. Теперь морское побережье выглядело совсем иначе.

– Эй! Что происходит? – закричал Ринсвинд.

– У тебя все в порядке? – раздался в его ухе голос Думминга Тупса.

– Что это сейчас было?

– Мы немного передвинули тебя в будущее, – ответил Думминг. По тону было ясно, что ему очень не хочется услышать вопрос «Зачем?».

– Зачем? – спросил Ринсвинд.

– Ты будешь долго смеяться, если я тебе скажу…

– Ну и отлично. Я люблю смеяться.

– ГЕКС утверждает, что где-то там, неподалеку от тебя, он обнаружил жизнь. Ты ничего не видишь?

Ринсвинд с опаской огляделся. Прибой лизал берег, на котором появилось немного песка. По морю катились пенные барашки.

– Нет, – с облегчением сказал он.

– Хорошо. Понимаешь, там, где ты сейчас находишься, никакой жизни быть не может, – продолжил Думминг.

– А где именно я нахожусь?

– Ну… В одном таком волшебном мире, где никого, кроме тебя, нет.

– А, ты имеешь в виду тот, в котором я прожил всю свою жизнь? – с горечью спросил Ринсвинд и на на всякий случай снова поглядел на море.

– Если тебя не затруднит немного ее поискать… – сказал Думминг.

– Поискать жизнь, которой нет?

– Но ты же теперь у нас Профессор Жестокой и Необычной Географии.

– Вот эта-то жестокая и необычная география меня и беспокоит, – сказал Ринсвинд. – Слушай, а ты в последнее время на море не смотрел? Оно теперь голубое.

– И что? Море всегда голубое.

– Да ну?

Вездескоп снова попал в центр всеобщего внимания.

– Все знают, что море голубое. – сказал Декан. – Спросите кого угодно.

– В общем-то, ты прав, конечно, – произнес Чудакулли. – Но, хотя все полагают море голубым, на самом деле оно темно-зеленое, а то и серое. Во всяком случае, оно ни разу не такого цвета. У этого цвет какой-то нездоровый.

– Я бы сказал, бирюзовый, – мечтательно произнес Главный Философ.

– И еще у меня была бирюзовая рубашечка, – вставил Казначей.

– Сначала я подумал, это из-за медного купороса, – пояснил Думминг, – но оказывается, нет.

Аркканцлер подхватил очередное послание от ГЕКСа. Оно гласило:

+++ Ошибка: Непредвиденный Конец Сыра +++

– Помощи от тебя… – поморщился Аркканцлер.

– Слава богам, ГЕКС уверенно управляет Проектом! – воскликнул подошедший Думминг. – Но, похоже, он в замешательстве.

– Его должностные обязанности состоят отнюдь не в пребывании в замешательстве, – проворчал Чудакулли. – Машина, пребывающая в замешательстве, нам не требуется, с этим мы и сами справляемся на ура. Замешательство – прерогатива волшебников, а в данную минуту я так и вовсе чувствую себя чемпионом в этом виде спорта. Тупс, ты же говорил, что никакой жизни там нет и быть не может?

– Да откуда же ей там было взяться?! – Думминг даже всплеснул руками. – Жизнь – это вам не камни с водой. Жизнь – это нечто сакральное!

– Типа дыханья богов, что ли? – кисло спросил Чудакулли.

– Ну, не то чтобы богов, но…

– А по-моему, с точки зрения булыжников они тоже по-своему особенные, – продолжал бурчать Чудакулли, перечитывая записку ГЕКСа.

– Нет, сэр. У камней никаких точек зрения не бывает.

Ринсвинд очень осторожно поднял осколок камня, готовый отшвырнуть его при малейшем намеке на клыки или когти.

– Глупости, – сказал он. – Нет здесь никого.

– Вообще? – голос Думминга раздался в шлеме.

– На некоторые булыжники налипла какая-то склизкая мерзость, если это доставит тебе удовольствие.

– Какая еще мерзость?

– Ну, такая… Вроде блевотины.

– ГЕКС тут подсказывает, что все появившееся сейчас одновременно и живое, и не живое, – сказал Думминг, не слишком впечатлившийся блевотиной.

– Передай ему, я в восхищении.

– Неподалеку, похоже, наблюдается некоторая концентрация… Мы попробуем передвинуть тебя поближе, чтобы ты смог рассмотреть…

В глазах у Ринсвинда поплыло, а мгновение спустя поплыло и все остальное тело. Он снова оказался под водой.

– Не переживай, – успокоил его Думминг, – несмотря на огромную глубину и давление, тебе больно не будет.

– Ладно.

– А кипящая вода покажется тебе чуть тепленькой.

– Отлично.

– А поднимающийся со дна ядовитый минеральный поток не может повредить тебе, потому что на самом деле тебя там нет.

– Ну что ж, вот, значит, и пришло время посмеяться, – мрачно сказал Ринсвинд, вглядываясь в тусклый свет перед собой.

– Это боги, тут и говорить не о чем, – заявил Аркканцлер. – Стоило нам отвернуться, и они туда прошмыгнули. Другого объяснения быть не может.

– В таком случае они довольно непритязательны на сей раз, – хмыкнул Главный Философ. – В смысле, предполагались как бы люди, а тут какой-то… кисель. От киселя не приходится ждать, что он падет ниц и начнет отбивать тебе поклоны.

– По крайней мере там, где он сейчас, – добавил Чудакулли. – Вся планета в трещинах! Нельзя зажигать огонь под водой, это же противоестественно!

– Куда ни глянь, везде плавают капли киселя, – продолжил Главный Философ. – Повсюду.

– Кисель, говоришь, – произнес Профессор Современного Руносложения. – А вот интересно, способен ли кисель молиться? Или воздвигать храмы? Сумеет ли он развязать священную войну против менее просвещенных капель?

Думминг огорченно покачал головой. Результаты, полученные ГЕКСом, недвусмысленно гласили: ничто материальное не может пересечь границу Круглого мира. С помощью дополнительного волшебства удастся добиться лишь пренебрежимого эффекта, и только. Все идеи на тему: «А не послать ли туда творческую мысль?» – вдребезги разбивались тем, что в данный момент в голове у волшебников крутились сплошные глупости. «Кисель» – не самое подходящее слово для описания того, что плавало в теплой морской водичке и стекало с камней, поскольку в этом слове чересчур много лихорадочного веселья и возбуждения.