Читать книгу "Самая долгая ночь - Грег Кайзер"

Однако если верить желтым звездам, перед ним все же евреи. Ему тотчас сделалось стыдно за то, что он вынужден видеть их такими жалкими и беспомощными. И вместе с тем он ощутил что-то вроде тихой гордости за себя. Уж кто-кто, а он настоящий еврей, не то, что эти.

Неожиданно до него непонятно откуда долетели слова — может быть, причиной тому его недавние мысли про один давний шабат, когда он поднялся и процитировал по памяти на иврите строчки, которые переполнили гордостью его мать. Ve'atem teluktu le'achad echad b'nai Yisrael. Он до сих пор помнил их, еще со дня своего бармицво: «И вас соберут, одного за одним, вы, о сыны израилевы!»

Рука распростертой на мостовой женщины шевельнулась, нога дернулась, и Маус увидел на булыжниках кровь. Может, это женщина-невидимка? Он сделал полшага вперед, но в следующий миг Река впилась ногтями ему в руку и удержала на месте.

— Не вздумай! — процедила она сквозь зубы ему на ухо, придвинувшись вплотную.

Будь рядом с ним какой-нибудь еврей, он бы наверняка от души врезал ему или же крикнул что-нибудь. Но между ними стояли голландские полицейские. Маус стряхнул с себя ее руку и сделал два шага вперед, в направлении ближнего полицейского, стоявшего к ним спиной. Схватив стража порядка за воротник синего кителя, он резко развернул его к себе лицом и, сжав вторую руку в кулак, — бац! — врезал полицейскому в глаз. Первый в его жизни легавый, на которого он осмелился поднять руку, полетел на мостовую.

Нет, он покажет этим пугливым засранцам, что такое настоящий еврей!

Улица тотчас притихла, притихла, как его родной квартал в субботний вечер. Впрочем, скорее всего, это плод его фантазии. Но затем он услышал голос Реки, причем не шепот в ухо, а пронзительный крик. Ее рука вновь потянула его за плащ.

Он поймал на себе взгляд немца, того самого, с одутловатым лицом и одетого в безукоризненно отутюженную серую форму. Левый рукав на фоне черного ромба украшали две буквы — СД. Этот немец смотрел на него так, как будто он был первым евреем, которого тот увидел.

Река испугалась, что ее вот-вот вырвет, и тем самым она привлечет к себе внимание. Она видела, как эсэсовец избивал прикладом пожилую женщину, и ей почему-то показалось, что эту женщину она уже где-то видела. И тотчас вспомнила. Это была та самая оша, старушка, которую она сбила с ног на улице, когда спешила по пятам Аннье к дому Хенрика. Сейчас в руках у женщины не было ничего, чем она могла бы прикрыть желтую звезду на своей груди, а ее старенький, потертый саквояж валялся на мостовой рядом с ней.

Река попыталась отыскать глазами человека, который командовал движением колонны и убил эту женщину, и заметила его всего в десятке метров от себя, в серой форме и фуражке, которую украшал значок с изображением черепа. Круглое лицо, припухшее под глазами, отчего сами глаза казались темными дырочками, широкий рот. Это был тот самый немец, который стрелял в нее в тот самый день, когда умер Геррит. Рука машинально попыталась нащупать шрам на виске. Нет, ей не было страшно. Наверно, потому, что она по-прежнему сжимала в своей руке руку мистера Вайса.

Увы, в следующий момент мистер Вайс просто обезумел. Он ударил полицейского и сбил его с ног. Она крикнула ему, чтобы он не смел, — она не помнила даже, на каком языке, — то ли на голландском, то ли на английском. Краем глаза она заметила, как офицер СД повернулся, и на какой-то миг их взгляды встретились. И тогда она протянула руку и, мимо Кристиана и Рашель, которые остались стоять, открыв рот, быстро втащила мистера Вайса в толпу зевак.

Увлекая его за собой, она бросилась прочь, подальше от этого проклятого места.

Пройсс видел, как шарфюрер СС отошел от старухи и принялся прикладом подталкивать евреев к дверям театра. Сам он в эти минуты был погружен в мысли о Марте, затем мысленно перенесся в подвалы старого школьного здания на Ойтерпестраат, где он оставил Гискеса, затем снова подумал о Марте.

Сегодня после обеда еще двести девятнадцать. Нет уже не девятнадцать, а восемнадцать, подумал он, глядя на мертвую еврейку посреди улицы. Если прибавить это количество к ста восьмидесяти двум сегодня утром, то получается очень даже неплохо. День, можно сказать, выдался на редкость удачный.

Даже мертвая еврейская старуха на мостовой не слишком его расстроила. По идее он должен был выйти из себя из-за легкомыслия шарфюрера, который вошел в такой раж, что убил ее еще до того, как ее имя внесли в гроссбух. Но сегодня Пройссом владело благодушие.

— Еще одна успешная акция, детектив-сержант, — произнес Пройсс, обращаясь к толстяку де Грооту. Дородный голландец был одет в свой коронный синий костюм, пиджак которого едва сходился на его толстом брюхе. В ответ де Гроот лишь негромко фыркнул. Он демонстративно отвернулся от улицы, не желая смотреть на еврейскую старуху на мостовой. Пройсс давно уже намеревался поговорить с начальством де Гроота. Толстый голландец с каждым днем наглел все больше и больше. С тех пор как та старуха вылетела из окна, кишка у де Гроота стала тонка. Нет, не в прямом смысле, подумал Пройсс, глядя на внушительное брюхо детектива. Нет, кишки его при нем, а вот от былого рвения, кстати, и раньше не слишком-то великого, не осталось и следа.

Посмотрев в ту сторону, куда был устремлен взгляд голландца, Пройсс заметил в толпе зевак какое-то движение. Там, за редким оцеплением голландских полицейских, розовощекий мужчина с мощным подбородком таращился на мертвую жидовку на мостовой. Даже с расстояния в десять метров Пройсс разглядел в его глазах ярость — вещь довольно редкая. Даже если голландцам и не нравилось, как обращаются с евреями, они, как правило, не показывали вида. Затем этот мужчина сделал шаг вперед, к ближайшему из голландских полицейских, и на какую-то долю секунды Пройсс был почти уверен в том, что этот человек сейчас ударит полицейского.

Впрочем, так оно и случилось. Всего один-единственный удар кулака, и полицейский рухнул навзничь на мостовую. Затем он услышал крик, но не по-голландски. Всего одно короткое слово, произнесенное дважды. Из толпы высунулась женщина и схватила высокого голландца за руку.

В этот момент ее лицо было повернуто к нему в профиль, и он разглядел шрам.

Мейдерстраат, почти три недели назад. Человек из НСБ, в одежде объятой пламенем, вывалился наполовину из разбитого «рено». Мертвый мальчишка на тротуаре. И эта женщина со шрамом. Сегодня он показался ему белым, а тогда шрам был красный и свежий от осколков гранаты. Эта та самая женщина, в которую он стрелял, но она от него убежала.

Мужчина рядом с женщиной со шрамом поднял глаза, и их взгляды на мгновение встретились. Глаза у розовощекого мужчины были темны. Пройсс вздрогнул — столько ненависти читалось во взгляде незнакомца.

Он нащупал на ремне брюк кобуру и отстегнул клапан. Пальцы его легли на рукоятку «вальтера». В следующий момент он шагнул к полицейскому оцеплению и толпе за их спинами.

— Иди-ка сюда, девушка! — крикнул он. От его крика на мгновение стихло даже шарканье еврейских ног по булыжнику мостовой. Он уже вытащил пистолет из кобуры и нацелил на женщину, которая по-прежнему сжимала рукав плаща своего спутника, но она отвернулась. Увы, он забыл снять пистолет с предохранителя и когда нажал на спусковой крючок, выстрела не последовало.