Читать книгу "Истощение времени, или Сведения об участии кота Тимофея в государственном перевороте. Соленый арбуз - Владимир Орлов"

Слева – черноволосый, широколицый, в темной тужурке с петличками – улыбался Александр Кошурников. На трассе хорошо знали Кошурникова, знали все подробности его жизни и смерти, именем его назвали станцию. Кошурников погиб в сорок втором, там, за горами, у Казыра, шумливого и пенного кизирского брата. Он вел маленькую группу изыскателей саянской дороги, сам был третьим. В тайге, в сотнях километров от жилья, их застигла ранняя зима, набросала снег полутораметровым слоем. Их покинул проводник, у них кончилось продовольствие. Шли по бурелому и колоднику. Каждый шаг – невероятное усилие. А сколько нужно было сделать шагов, чтобы выбраться из тайги! Табак пришлось заменить древесным мхом. Они промокли насквозь. Пожгли у костра одежду, а обсушиться не смогли. Падали от усталости, вставали и шли. Тащили материалы изысканий, образцы пород, все, что нужно было для новой дороги. Но Саяны стерегли. Последний плот схватил Казыр и бросил его под лед. Вместе с плотом ушел под лед один из изыскателей. Второй вмерз в лед в нескольких метрах от берега. У Кошурникова уже не было сил, и он не смог вытащить на берег тело товарища. Он выполз на снег. В дневнике его появилась последняя запись: «Очень тяжело. Голодный, мокрый, без огня, без пищи. Вероятно, сегодня замерзну…»

Весной саянские рыбаки нашли дневник Кошурникова с материалами экспедиции. Теперь парни и девчата шестидесятых годов строят его дорогу.

Справа на фотографии был Фидель.

Букварь посмотрел в Кешкину сторону:

– Где это ты сумел достать?

– Ну! – сказал Кешка.

Пили чай, позвякивали алюминиевыми ложками о зеленоватые грани стаканов, думали о людях, смотревших на них со стены.

– Они, – сказал Виталий, – пробираясь по Казыру, ничего не знали о том, что происходит в мире. Они словно были на другой планете. А немцы стояли у Сталинграда, немцы могли взять Москву… Понимаете трагичность их положения? Но они шли… Значит, верили…

– Если что случится на Кубе, если снова они полезут, – заявил Кешка, – я проберусь к Фиделю…

– Так тебя туда и пустят!

– Ничего. Я уже бегал в Корею, когда там воевали. Меня поймали только в Улан-Удэ. На полдороге. Я был тогда совсем шкет. Глупый шкет…

– А я так и не решился, – вспомнил Букварь, – а собирался…

– Да, забыл. Вот, – сказал Кешка, – медовые пряники.

Легла на стол коробка, круглая, коричневая, похожая на берестяной короб. На крышке ее расходились кольца, как на срезе пня, и шли темно-коричневой вязью с красными, клюквенными каплями слова «Старая Москва». Пряники были мягкие, сладкие и пахли медом. Налили еще по стакану специально для пряников.

– Я из-за картинки их взял, – сказал Кешка, – мне картинка очень понравилась.

Он перевернул крышку берестяного короба. На тыльной стороне ее был небольшой прямоугольник. Зелеными, желтыми и красными пятнами он передавал картину Васнецова «Строят Москву».

– Это же типичное Кошурниково, – сказал Кешка.

Крышка поползла по рукам. На зеленом склоне холма под деревьями стояли рубленые дома. Бородатые мужики ставили квадратные срубы, спускавшиеся по холму. За холмом, до самого горизонта, толпились леса.

– Какое же это Кошурниково! – возмутился Спиркин. – Тут же церковь стоит и бояре шляются. Просто тут другая эпоха…

– Феодальной раздробленности… – подсказал Виталий.

– Просто ты дурак! Просто ты…

Кешкины губы вытянулись от обиды, он шумно прихлопнул коробку крышкой и поставил пряники на подоконник.

– Ладно, это все ерунда, – сказал Кешка. – Вы слыхали, что две баржи все-таки прорвались по Тубе в Курагино, доставили рельсы и два паровоза?

– Иди врать!

– Ну! Паровозики старенькие, маневровочные. Муромского завода. Для них собрали два звена, и теперь они стоят на насыпи.

– Надо бы съездить в Курагино.

– А чего ездить? Просто смотреть? Ерунда. Надо переходить в путеукладчики. В Курагине открываются курсы.

– Так уж необходимо стать путеукладчиками? – спросил Букварь.

– А ты хочешь всю жизнь вкалывать плотником?

– Я хочу стать архитектором.

Букварь замолчал, растерялся, он выдал свою самую сокровенную мечту. Он пожалел, что не успел рассказать ребятам о Суздале, и теперь они могли не понять, почему он хочет стать архитектором.

– Я черчу прилично, – смутился Букварь, – рисую немножко…

– Ну и что? Архитектором ты еще успеешь стать, а путеукладчиком нужно быть именно сейчас!

Кешка и не думал смеяться над ним, просто он горячился, пытался убедить Букваря и ребят:

– Вы же не понимаете, что такое путеукладчики! Перед тобой насыпь, а позади тебя уже лежат рельсы и шпалы. Знаете, как пахнут шпалы? А потом первым прокатиться на паровозе по уложенным тобой рельсам! Представляете? Пыхтящий паровозик, украшенный цветами, плакатами, играет духовой оркестр, а мы все устроились на паровозе! Я, например, на подножке… Сплю и вижу!..

– Мы же не умеем, – сказал Спиркин.

– Я тебе объясняю: в Курагине открываются курсы. Потом можно попрактиковаться в Аскизе. Слыхали, сейчас набирают людей в Аскиз? Это за Абаканом. Меня и Николая уже соблазняли. Во вторник едут в Аскиз.

– Николай, кажется, собирается в Аскиз…

– Да, собирается, – подтвердил Виталий.

Для Кешки это было новостью. И для Букваря тоже. Он сказал, ни на кого не глядя, словно подумал вслух:

– Наверное, так будет лучше… Значит, во вторник…

Замолчали снова. Уже не хотели говорить ни о паровозах, ни о рельсах, ни об Аскизе. Кешка подошел к тумбочке, нагнулся и, гремя, стал вытаскивать принадлежности для бритья. Все следили за его движениями, словно это было очень интересно.

– Так как насчет кино? – спросил Спиркин.

– Я не пойду, – сказал Виталий.

– Могу только днем, – обернулся Кешка. – Вечером я отправлюсь на Тринадцатый.

– Давай на час сорок.

– Знаете что, – сказал Кешка, – у меня тут еще есть дела, идите вдвоем, я подойду. Только возьмите места где-нибудь в середине. У стен сыплется штукатурка.

Кешка поставил на тумбочку круглое зеркало, чуть согнувшись, мазал щеки пышной белой пеной, падавшей на пол ватными кусками, стоял освещенный солнцем, голый по пояс, коричневый, пел что-то, насвистывал. Букварь слушал Кешкино пение, видел, как ходят под загорелой кожей мускулы, и любовался широкой коричневой спиной.

– Да, – сказал Кешка, – там такая тетя Кланя торгует у входа семечками. Купите стакан. Только жареных…

31

На экран пустили радугу.

Радугу ловили глаза человека, шагавшего по миру.

Человек шел за солнцем.