Читать книгу "Галиндес - Мануэль Васкес Монтальбан"

– Робардс! Сколько лет!

– Вольтер, вы точны, как часы.

Они обменялись рукопожатием и внимательно посмотрели друг на друга. Если кто и повернулся в их сторону, то лишь на мгновение, потому что они сели лицом к морю, забыв о присутствующих и начав разговор, который никого не мог интересовать.

– Я думал, обо мне забыли.

– Вы незабываемы, дон Анхелито.

– Зовите меня лучше Вольтером, иначе может услышать официант, а в Майами у всех по две пары ушей и две пары глаз. Достаточно того, что мы встретились на открытом воздухе: это мне кажется неосмотрительным.

– Вы не преувеличиваете?

– Вы давно не были в Майами?

– Двадцать лет.

– Этого достаточно, чтобы приехать в совершенно другой город. Я живу здесь с тех пор, когда улицы еще не были заасфальтированы, но мне с каждым днем становится все труднее следить за тем, как меняется этот город. Я думал, обо мне забыли. Пять лет назад я обращался в Контору, я просил о помощи. Тех денег, что мне присылают за информацию, которую я время от времени передаю, мне не хватает. Мне платят как вышедшему на пенсию старику, и никто не хочет признавать оказанных мною услуг. Когда я умру, когда меня не станет, я не буду значиться ни в каких списках, ни в штате какой-либо организации, и моим соседкам придется хоронить меня на средства фондов общественной благотворительности, которой в этой стране почти нет. А что станет с моими кошками? Лучше бы мне лежать мертвым и гнить дома, чтобы кошки съели мои останки: ведь что-то эти бедняги должны есть.

– Я все тщательно запишу.

– Мне достаточно, если вы просто запишете. Я не верю преувеличенным обещаниям.

– У меня тоже есть свои проблемы. Я сильно занервничал, когда мне прислали последние данные о состоянии моего счета, куда поступают средства на дом для престарелых. Я считал, что до выплаты полной суммы осталось четыре года, а, оказывается – восемь.

– Когда они обещают, так заслушаешься. А когда надо выполнять обещания, вот тут и начинаются трудности. Вы что-нибудь сделаете для меня?

– Мне кажется, вы начинаете с конца, Вольтер.

– Я прекрасно знаю, откуда надо начинать, но не волнуйтесь, в конце я вернусь к этому. А пока я весь внимание.

– Дело Рохаса.

– Снова Рохас. Покойник без погребения. Это как проклятие. Когда тело не предано земле, оно бродит повсюду и возникает, когда меньше всего этого ожидаете. В недобрый час его бросили акулам, потому что он живет в каждой акуле и неожиданно, принимая человеческий облик, покидает море, чтобы отыскать нас на земле. Иногда мне снится Рохас: он выходит из моря, весь в водорослях, с пустыми глазницами, которые обращены ко мне. То, что плохо начинается, добром кончиться не может. Если бы я тогда знал все, никогда бы не ввязался в эту историю. Я тысячу раз повторял Эспайлату, когда он приехал сюда консулом: труп должен быть найден на помойке где-нибудь в предместьях Нью-Йорка, где-нибудь на пустыре в Гарлеме. Нельзя было позволять ему раствориться в воздухе, как божеству или повелителю из легенды: однажды он вернется и выколет нам глаза. Так всегда происходит в местных легендах. Вам-то это не грозит: вы ведь не были с ним знакомы, а вот мне достанется от проклятого баска. Что вам надо от меня теперь? Разве я недостаточно сделал? Теперь, в моем возрасте, я специализируюсь только на кубинцах и гаитянцах, в первую очередь на гаитянцах, потому что кубинцы уже намертво вросли в этот город, навсегда стали его плотью и кровью. Они-то так не считают: надеются когда-нибудь вернуться в Гавану, но я знаю, что этого не будет; не будет, даже когда падет режим Кастро. С ними произойдет то же, что и со мной: они забудут о своих корнях и будут принадлежать всему миру. Иногда я спрашиваю себя: «Вольтер, куда бы ты вернулся, если бы мог?» – и, как это ни ужасно, я понимаю, что мне возвращаться некуда. В Испанию, на родину матери? На Кубу, где родился отец? «Где ты был счастлив, Вольтер?» – спрашиваю я сам себя и не знаю, что ответить. А вы знаете, где были счастливы? Я – нет. Наверное, я хотел бы снова стать военным корреспондентом и посылать хроники о той же войне, о гражданской войне в Испании, но это – просто так, искушение. Да, тогда я был молод, но счастлив, кажется, не был.

Он искоса наблюдал за тем, какое впечатление на американца производят его слова, и поняв, что мужчина уже устал от этого монолога, провел рукой по глазам, не снимая при этом очки:

– Но вы приехали не для того, чтобы выслушивать сетования старика, который боится постареть еще больше. Ну, в какой игре я должен участвовать и какова моя роль в ней?

– Дело Рохаса. Мы боялись, что его вытащат на свет, когда в Испании произошла революция. Простите, демократы пришли к власти, и наряду с другими партиями была реабилитирована и НПБ. Но никто и пальцем не пошевелил, чтобы вернуться к этой истории; они просто устроили чествование памяти Галиндеса и только совсем недавно воздвигли ему памятник в родных местах, там, где, как он считал, была его родина.

– В Амуррио.

– Что-то в этом духе. Испанские названия и имена мне не даются, а уж баскские тем более. Абракадабра какая-то.

– Насколько я знаю, Амуррио. Моя мать была родом из долины реки Бидасоа, а Амуррио – это к югу, в провинции Витория.

– Наверное, если вы так говорите. И мы считали, что дело Галиндеса закрыто окончательно и бесповоротно, когда раздался сигнал тревоги: кто-то преследовал старика Эрнста и настаивал, чтобы он рассказал о прошлом и уговорил потомков Портера сделать то же самое; кто-то копался в открытых архивах ФБР. Когда прозвучал сигнал тревоги, мы стали искать виновника. Им оказалась исследовательница из Йельского университета, научным руководителем которой был наш давний знакомый, типичный революционер в белых перчатках, который и порекомендовал своей ученице, а заодно и любовнице, заняться делом Рохаса. Это было чисто научное исследование, но у нее стали возникать вопросы и подозрения. Вам известно, сколько участников или соучастников заключительной фазы этой истории еще живы сегодня? Человек десять; да, десять, несмотря на то, что Трухильо методично старался их всех уничтожить – всех до единого. Если это дело выплывет из небытия, политическая стабильность в Доминиканской Республике окажется под угрозой, а у нее бод боком – Гаити, где ситуация и без того неопределенная, не говоря уже о том, и в самих Соединенных Штатах найдутся люди, которые поднимут шумиху вокруг этой истории, как в 56-м. Когда в 1961-м умер Трухильо, мы боялись, что об этой истории вспомнят, но тогда еще в Доминиканской Республике у власти были люди, причастные к этой истории: еще были живы Эспайлат и Балагер, на котором лежала вся ответственность за доминиканское правосудие в тот момент, когда исчез Рохас. Именно он должен был стать политическим преемником Трухильо. Но теперь ситуация совершенно изменилась: не осталось уже и тени былого страха перед диктатором, а исследовательница собирается в Доминиканскую Республику. Многие захотят рассказать то, что им известно, воскресить мертвого. И даже не из политических соображений, а просто так, ради того, чтобы поиграть в воскрешение мертвых. Косвенные результаты этого могут иметь катастрофические последствия.