Читать книгу "Планы на ночь - Наталья Потемина"

А был ли мальчик? Тот первый, из-за которого я чуть не погибла? Или этот последний, из-за которого я погибаю сейчас? Какая связь? Какие выводы, уроки, перспективы?

Наступит утро, и я открою окно, чтобы полюбоваться рассветом. А там, на другом конце Москвы, или Чикаго, или деревни Гадюкино, тоже будет открываться окно, и он вместе со мной будет видеть одно и то же солнце.

Видишь! Один город, одна страна, одна деревня, одна планета, Вселенная одна… Только протяни руку, только набери номер, только посмотри на солнце и вспомни обо мне. Коснись кончиками пальцев своего лица, проведи языком по губам, зажмурь глаза крепко-крепко… Здравствуй, это я!

Я теряю тебя, Никита.

Что делать? Переступить через себя, сгруппироваться, собраться в кулак, набрать единственный и незабываемый номер, поговорить о пустяках, притвориться равнодушной и с ужасом понять, что уже не прикидываешься, что уже на самом деле ничего не чувствуешь, и заплакать с облегчением оттого, что все уже позади и больше ничего не светит, не греет и не горит. А был ли мальчик?

Все это будет, но не сейчас. Я это знаю. А сейчас надо встать и пойти чистить картошку, чтобы наварить борща. Потом, чтобы отвлечь мысли от постоянного пережевывания дат, имен и событий, надо найти много мелких, примитивных и необременительных занятий, как то: нажраться борща с отвращеньем и жадностью, устыдиться, поблевать, посмотреть телевизор, погулять по магазинам, убрать за котом дерьмо, поматериться, стрельнуть у соседки сигаретку, затянуться, закашляться по-пионерски, посмотреть телевизор, дать коту поесть, постирать и развесить праздничную гирлянду разноцветных лифчиков, почитать газету, освоить технику мастурбации, починить пылесос, нацеловаться с котом, нажарить картошки, нажраться, поблевать, поесть свежего снега с подоконника, понять, что это не снег, а тополиный пух, разочароваться, заплакать, разбить телевизор, включить радио и наконец услышать: «С добрым утром, любимая!»

34

— С добрым утром, любимая! — заорал мой автоответчик. — Возьми трубку, если ты дома! Я знаю, ты дома, я чувствую!

Я вздрогнула и оглянулась по сторонам. Вчера мы с Юлькой так напились, что я не успела отключить автоответчик. Интересно, который час?

— Интересно, который час? — произнесла я в слух и взяла телефонную трубку. — Сколько времени, ты мне можешь сказать?

— Пять часов, шестнадцать минут, — четко, как диктор радио, ответил Никита. — Лишь только свет, и я у ваших ног.

— И что мне прикажешь делать? От радости плясать?

— Ты что такая хмурая? Я тебя разбудил?

— Нет, не разбудил, — ответила я, — пять часов утра мое любимое время суток, особенно для просыпания. И особенно тогда, когда я накануне уснула в четыре.

— Маш, а давай уже я зайду? — виновато попросил Никита.

— А ты где? — спросила я.

— Здесь, под окном.

— Ко мне нельзя, я не одна, — твердо и решительно заявила я.

Повисло долгое и продолжительное молчание.

— Слушай, может, ты выйдешь? — прервал его Никита.

— Зачем?

— Надо.

— Кому?

— Мне и тебе.

— Никита, мне уже ничего не надо, — тихо и устало сказала я, — у меня все есть.

— Тогда я поднимусь. — И Никита повесил трубку.

Я, почувствовав в его голосе скрытую угрозу, быстро накинула халат, выскочила на лестничную площадку и тут же столкнулась с Никитой, выходившим из лифта.

Мы стояли друг перед другом одинаково растерянные и напряженные. Я смотрела на его лицо, медленно и постепенно привыкая к новым, неизвестным мне приметам, которые не то чтобы изменили его, а как-то неожиданно утомили и состарили. Прошло всего несколько дней, как мы не виделись, а мне казалось, что мы провели в разлуке друг с другом вечность, съев при этом по отдельности, совершенно автономно и самостоятельно по пуду серой крупнозернистой соли.

— Привет, — осторожно сказал Никита.

— Привет, — ответила я.

— Как ты живешь, Маша?

— Я живу хорошо, Никита.

Вновь повисла пауза. Никита достал из кармана тонкой джинсовой рубашки сигареты и закурил.

— Будешь? — предложил мне он.

— Давай, — согласилась я.

— Кто у тебя? — поднося к моей сигарете спичку, спросил Никита.

Вот тут бы и поиграть, вот тут бы и покуражиться, воспользовавшись моментом. Но Маня есть Маня, понятно без слов.

— Юлька. — Я глубоко, с наслаждением затянулась.

Никита шумно, облегченно выдохнул и улыбнулся.

— Разве можно так шутить? Я думал у тебя мужик.

— И что? Если бы даже мужик, что такого? Тебе можно, а мне нельзя?

— Что ты имеешь в виду?

— Хватит притворяться, я все знаю.

— Что ты знаешь? — удивился Никита.

Я набрала в рот побольше воздуха и ляпнула, не подумав:

— Я видела тебя с ней.

— С кем?

— С женщиной.

— Когда?

— Пару дней назад. Вы вместе заходили в твою мастерскую.

— Ты что, шпионишь за мной?

Я развернулась и с размаху, изо всей силы ударила его по лицу. Никита отлетел к стене и схватился за щеку.

— Ты что? Вообще уже?

— Пошел ты… сволочь, — процедила я, подняв лицо к потолку, чтобы слезы не смогли выкатиться из глаз.

Никита схватил меня за плечи и стал трясти, словно грушу.

— Что же ты делаешь, а? Ты понимаешь, что ты делаешь? Я же убью тебя сейчас! Я убью тебя, лодочник, твоими же собственными веслами!

— Пошел ты, пошел ты, пошел… — повторяла я в бессильной злобе, болтаясь в его руках как в проруби.

Никита оттолкнул меня и бросился вниз по лестнице. Я постояла с минуту, размазывая по лицу слезы, и ринулась за ним.

— Никита, подожди! — орала я на весь подъезд, сбегая по ступенькам.

На мне были скользкие домашние шлепанцы, которые мешали движению вперед, и я, не раздумывая долго, их сбросила.

Спускаться нужно было долго — пятнадцатый этаж. Хоть и не высший пилотаж, но времени на преодоление трехсот с чем-то ступенек уходит много. Где-то между вторым и третьим этажом Никита неожиданно остановился, и я с разбегу угодила прямо в его объятья.

Мы стояли, неловко прислонившись друг к другу, и тяжело дышали.

— Где твои тапки? — спросил Никита.

— Потеряла.

— Встань мне на ноги, — предложил он.

Я послушалась.

— Удобно?