Читать книгу "Игра с огнем - Елена Гайворонская"

Для киллера он был немолод: тридцать пять. Балерины на пенсию выходят. А из людей его профессии и вовсе редко кто доживает. И, зная, что «все там будут рано или поздно», он верил в переселение душ. Так было легче смотреть по утрам в холодное зеркало, стараясь не видеть ни стылых глазниц тех, кого он туда отправил раньше отведенного срока, ни отражения собственного конца… А впрочем, он и сам не знал, во что лучше верить, потому что было страшно. Хоть он никому этого и не показывал. Ведь страх – это слабость, а он должен быть сильным. Работа обязывает.

Он был опытен и знал, что свидетелей нельзя оставлять. И потому, когда объект появился не один, а с девчонкой, сперва немного, по-человечески, посочувствовал: совсем юная, жить бы да жить… А после рывком опустил темное стекло…

И вдруг в какую-то мельчайшую долю последней секунды, киллер встретился взглядом с объектом. У киллера была хорошая память. Профессиональная. Тот странный парень из кабака, случайный недавний собеседник… Киллер как-то вспоминал его, сам не понимая почему. А это, значит, его та самая девчонка… Кому же он помешал? Так не должно быть. Это не по правилам. Объект должен оставаться объектом – безликим существом. Чтобы если и думать о нем после, то как о негодяе, придурке и подлеце. А не о простом неприкаянном парне, с которым однажды раздавил бутылочку, что в этой безумной жизни иногда важнее самых тесных и длительных отношений… Все это чехардой пронеслось в возбужденном мозгу киллера, когда он нажимал на курок, и в тот миг его рука дрогнула. Впервые в жизни…

Марк толком не понял, что происходит, когда из неприметной развернувшейся «пятерки» блеснуло вдруг в заходящем солнце, словно зловещее лезвие ножа, полированное дуло. Но почему-то, что было силы, оттолкнул Анну от дороги, в последнем прыжке заслонив ее от неизвестной опасности…

Таксист никогда прежде не попадал в перестрелки. Но он, как все нормальные люди, смотрел «криминальную хронику» и знал, что в таких случаях полагается упасть, закрыть руками голову и не рыпаться. Если, конечно, хочешь остаться в живых. И лишь когда округа огласилась перепуганными криками, он решился вылезти из-под руля и поглядеть, что же произошло. Увидев, что девчонка, с которой он летел из Шереметьево-2 в эту дыру, и парень, целовавший ее несколько минут назад, неподвижно лежат на земле, тотчас принялся звонить по мобильному в «Скорую» радуясь, что получил с девчонки деньги вперед.

Уютно устроившись под клетчатым пледом в салоне личного самолета, Роман выругался спросонок, когда настырно затрезвонил его мобильник. А когда приложил к уху согревшуюся под пледом трубку, не сразу понял, о чем речь. И, чувствуя, как леденеют ноги, как смертельный холод, разрастаясь, как водоросль, заполняет собой все его существо, продолжал переспрашивать: «Что?! Что?!» Его мозг был запрограммирован на любые плохие новости, вплоть да самой невероятной: полного крушения империи «ЛИТ». Но эта информация не касалась бизнеса. Она была слишком, чудовищно неправдоподобна. Она била ниже пояса, заставляя кричать, плакать, корчиться от невыносимой боли… Его дочь. Единственная, родная. Плоть от плоти, кровь от крови… Почему он прежде так ничтожно мало думал о том, что оказалось вдруг самым важным?

– Разверните самолет!

Он не приехал на день ее рождения. Из-за того, что накануне поругался по телефону с Александрой… А она ждала… Как он ненавидел теперь себя за это…

– Разверните самолет! Мы летим в Россию!

Он всю жизнь делал деньги. Он искренне полагал, что их могущество способно решить любую проблему… И вот его дочь умирает в нищей холодной стране от пули неизвестного киллера. Пули, возможно, предназначавшейся ему, Роману… Он многим перешел дорогу… Но почему, почему так несправедливо жестоко? Ему даже не угрожали, а просто взяли да и выстрелили в безобидную девочку, вся вина которой заключалась лишь в том, что ей не повезло родиться в семье Литичевских…

– Разверните самолет! Моя дочь… Анечка! Анюта!

Кто-то совал ему нитроглицерин. Он закрыл глаза. Если бы мог он поменяться с ней местами…

«– Папочка, тебе больно?

– Отойди, детка, ты можешь заразиться. Папа подцепил какую-то заморскую гадость.

– А я не боюсь. Когда вырасту, то стану врачом и буду сама тебя лечить…»

Сколько ей было тогда? Шесть? Семь? Восемь? Почему, почему он предавал ее все эти годы?

«Тебе нужны деньги? Нет? А что? Просто так? Я сейчас очень занят. Перезвоню позже, ладно?»

Как он мог откупаться от собственной дочери? Миллионами сребреников.

О, Господи…

Роман, где дочь твоя?

Если это дело рук Марцевича…

Он сорвал трубку. Брызгая пеной изо рта, орал, изрыгая проклятья. Марцевич перепугался не на шутку. Клялся всеми своими нефтяными вышками, что ни при чем. Предложил подключить свое сыскное бюро. Роман послал его со всеми вышками и детективами как можно дальше от себя и своей семьи, пообещав найти и покарать заказчика, и исполнителя. «Им не жить», – Крикнул он, разрывая связь. И убедительно повторил: «Им не жить».

Горечь разъедала глаза. Он сдавил их пальцами, собираясь с силами, чтобы позвонить Александре. Он не знал, что ей сказать…

– Вы развернули самолет? – прохрипел он второму пилоту.

– Да, не беспокойтесь, – почтительно склонился тот и отправился сплетничать в кабину.

– Ну и ну, – проговорил он, качая головой. – Первый раз вижу шефа таким. А я всегда считал, что он из железа…

Первый пилот удрученно промолчал. У него было двое детей, и он впервые от души обрадовался, что не находится на месте всемогущего босса.

На Александру было страшно смотреть. Разговаривать с ней было невозможно. Она лежала на кровати постаревшая, неподвижная, похожая на восковую куклу, устремив в потолок сухие воспаленные глаза, не произнося ни слова. И это молчание ужасало сильнее слез и воплей.

Роман понесся в больницу. Убогую, бюджетную. Хотел перевести дочь в нормальную клинику, но пожилой врач объяснил, что в ее нынешнем состоянии это противопоказано. Они сделали все возможное, сказал он и добавил, что девочке повезло: не прикрой ее собой мужчина, вряд ли осталась бы жива. А вот он, скорее всего, не выкарабкается: проникающее в голову, задеты легкие…

Что за мужчина? Что она вообще делала на том проклятом шоссе? Что делать теперь ему, Роману?!

– Молитесь, – ответил врач. И не взял предложенных денег.

– Я не умею, – сказал Роман.

– Я тоже, – вздохнул врач. – Просто просите помощи… У Бога. От нас с вами больше ничего не зависит.

– Сынок… – Кто-то дернул его за рукав. Перед ним стояла маленькая старушка в худеньком платье и беленьком платочке, на узелок завязанном под морщинистым подбородком. – Я пойду в церкву, свечку поставлю, помолюсь за старика своего. И за тебя, если хочешь. За кого просить? Кто здесь у тебя? Имя как?