Читать книгу "Целующиеся с куклой - Александр Хургин"

Николаев сказал спасибо, расслабился и затих.

И «скорая» в конце концов приехала. Приехала, осмотрела в темноте подъезда левую ногу Николаева и поставила окончательный диагноз: «Перелома нету. Есть вывих голеностопа в двух, а то и более местах».

После чего врач дал знак санитару, санитар высунулся по горло в окно и позвал водителя кареты, а врач его попросил:

— Слышь, — попросил, — Степановна, вправь пациенту конечность вывихнутую, а то медицина в моём лице тут бессильна.

Водитель склонилась над Николаевым, взялась за ногу.

— Не эту, — сказал Николаев.

— А не один ли хрен, — сказала водитель и дёрнула изо всех сил, имевшихся в её горизонтально ориентированном теле. За обе ноги дёрнула на всякий случай — чтоб уж не ошибиться.

От боли Николаев завизжал, как потерпевшая от него баба визжала. Водитель сказала «чегоорёшьпорядок», а врач сказал «поехали» и махнул рукой санитару.

На первый этаж Николаев спустился без помощи ног, отлежался в квартире, а наутро опять по делам в машине поехал. У него по утрам дел много бывало всяких, в том числе срочных и неотложных.

Ну, и едет он, значит, в машине, ничего для себя от жизни не ожидает, нога распухшая побаливает, и завтракать давно пора. Подъезжает к уже упомянутой улице имени Металлургов, а там, как назло, похороны и вынос тела. Что характерно, в том самом дворе, откуда вчера баба к нему под колёса выскочила. У Николаева всё так и оборвалось внутри живота. Но он себя в руках удержал, не дрогнул. Заглушил спокойно мотор, подошёл.

— Кто помер? — у людей спрашивает.

— Не видишь — баба, — люди ему отвечают, — померла. А дочка с семьёй как убиваются, видишь? Любили они её — что да, то да — до гроба. Как родную, любили.

«Вот чёрт, — думает Николаев. — Угробил я таки эту корову старую. Будь оно всё неладно». Думает он так, но разговор поверхностно продолжает, по общепринятой схеме:

— От чего, — говорит, — покойница скончалась? Земля ей пусть будет прахом.

— Да ни от чего. Молнией убило. Видал, какая вчера молния шарашила?

Конечно, от этих слов Николаев подумал: «Хоть здесь мне повезло крупно, по-настоящему». А вслух он сказал:

— Ну, слава те, Господи, — и: — От судьбы, — сказал, — не уйдёшь.

Тут же настроение у него заметно улучшилось и, что ли, просветлело. А люди его слов не поняли. «При чём тут судьба? — не поняли они. И подумали: — Странный какой-то мужик. Хотя с виду этого и не скажешь».

Паук и женщина

У Бори в окне, в верхнем правом углу, жил паучок. Или вернее сказать, паук фантастических размеров и ужасного внешнего облика. Борино жильё на третьем этаже многоэтажного дома расположено, так соседи наблюдали паука с клумбы, подняв лица, и видели всё членистоногое строение его тела. Даже зрения особо не напрягая. Потому что был этот паук колированный, мохнатый и жирный, как Лохнесское чудовище в юности. Зато какую доброкачественную паутину сплело это чудовище через весь оконный проём! Любо-дорого. Во-первых, узор тончайшей работы изысканный и по всем канонам народного промысла выполненный. На этот узор часами можно было любоваться и днями, не отводя глаз в сторону. Особенно когда солнце в окно светило. Или звёзды. А во-вторых, такая эта паутина была частая и прочная, что ни мухи, ни комары, ни бабочки в дом сквозь неё проникнуть не могли — застревали. И окно у Бори всегда было отворено настежь, то есть распахнуто. По причине жаркого дождливого лета.

Но это ещё не всё. Существовало ещё в-третьих и, возможно, в-главных: Боря со своим пауком чудовищным разговаривал. Вёл с ним, что называется, беседы при ясной луне на досуге.

— Как жизнь? — говорил. — Всё плетёшь? На мух-цокотух с мойдодырами сети ставишь?

А паук ему философски отвечал:

— Да, плету. Плету свою пряжу в поте лица. — И: — У каждого, — отвечал, — есть предназначение. У тебя, допустим, пахать на предприятии тяжёлой металлургии в две смены, у меня — плести до конца дней и ночей паутину.

— Я понимаю и с тобой согласен, — говорил Боря. — И возражений никаких против тебя и против паутины твоей не испытываю. Мне с паутиной даже лучше. Потому как я наличие мух, комаров и бабочек в доме никоим образом не приветствую. Они мне жить беззаботно по вечерам мешают. При свете электрического тока. А кроме того, красота от паутины твоей исходит невъебенная. Я такой красоты, сколько живу, не встречал в окружающей меня действительности и среде. Вот я сижу, любуюсь ею, а душа моя тихо поёт мелодии и ритмы зарубежной эстрады. Или старые песни о главном советских композиторов-песенников. Обожаю я красоту во всех её проявлениях и песни разных народов, в том числе советских, тоже обожаю.

Короче говоря, жили Боря и паук душа в душу. Я думаю, будет правомерно сказать именно так. Хотя и не принято вроде говорить такое о человеке — царе зверей — и пауке насекомом. Всё-таки стоят они на разных ступенях эволюционного развития. И умственно, и в целом. Но мало ли чего у кого не принято. У многих не принято, например, жить поодиночке тет-а-тет с самим собой. А Боря жил. Все свои сорок шесть или сколько там лет жизни за вычетом детства. Старым холостяком он жил, значит. Несмотря на то, что был не таким уж и старым. Лысоватым — да, был. Тощим и сероглазым — тоже да, никто не отрицает. А старым — пока ещё всё же не вполне, не окончательно. И почему он не жил с кем-нибудь, а жил один, как палец или перст, этого он и сам в частности недопонимал. И никогда эту тему всерьёз не обдумывал. И вообще никак не обдумывал. Потому что жил он так, как жилось, без раздумий на разные темы. А жилось ему неплохо и в одиночестве. Вряд ли ему жилось хорошо. Но неплохо — жилось. По всей видимости.

Тем не менее, однажды Боря позволил себе лишнее, злоупотребил и привёл в дом женщину. Не на вечер привёл, чтобы приятно его провести, и не на ночь глядя, а чтобы жить с нею бок о бок. В смысле, жить-поживать да добра наживать. Честным или другим каким-либо трудом. Вот так вот вдруг, для всех неожиданно, взял и привёл. Может, по материнской ласке он соскучился или вспомнил, что надо бы ему потомство после себя оставить. А без женщины в этом деле обойтись сложно. Да значит… Симпатичная такая женщина, со всеми удобствами, достоинствами и прочим. Возраста, правда, довольно среднего, а всё остальное, слов нет — симпатичное.

Зачем она ему сдалась на самом деле, фактически, — до сих пор неясно. Спрашивать у Бори было как-то неудобно с точки зрения этикета и элементарных правил человеческого поведения в обществе. Он мог обидеться на такой излишне прямолинейный вопрос. Или удивиться ему. Да и не успел никто ничего спросить в отпущенный им отрезок времени. Потому что выгнал Боря эту женщину через день под вечер. И она безропотно ушла туда, откуда он её к себе в родительский дом привёл.

— Дура! — кричал на женщину Боря перед тем, как выгнать. — И чтоб я тебя здесь невооружённым взглядом никогда не видел!

Некоторые соседи могли, конечно, осудить Борю за такие слова и проступки, если бы он впоследствии всё им не объяснил, ища понимания и поддержки.