Читать книгу "Золотая ослица - Елена Черникова"

И вдруг Й, который только недавно и рта открыть не смел - на нашем маскараде, помните? - этот Й вдруг вышел на авансцену и держит речь о том, чтобы я хорошо себя вела. Сначала я подумала, что он хочет поведать мне тайные истины: не убий, например, не укради... Может быть, он думал, что в нашем народе они неизвестны? Странно, почему он так думал.

Потом, когда он запретил своей любовнице, моей подруге Первой, общаться со мной, и все мы перестали что-либо понимать вообще, наступил апофеоз. Й пронюхал, что у меня с другом-учителем изменились отношения. Й и раньше подозревал нас, когда ничего не было, а уж теперь, когда разыгралась земная страсть, и только слепому было не видно, - тут-то Й и проявил тонкую азиатскую интуицию. Он написал мне письмо. Я храню его до сих пор - исключительный человеческий документ.

Он писал мне, что на первый раз о н простил меня, но на второй не может. И если я завтра же не покаюсь перед женой друга-учителя и не пообещаю прекратить свою страсть, то е г о месть будет страшна.

Можно было бы списать всё на какую-нибудь шизу. Или алкоголизм. Но Й был нормален. И трезв.

Да, конечно, Вторая вернулась в Москву, грешники пали ей в ноги и попросили прощения. Она простила и перевела взор на К. На него же устремился взор моей мусульманской соседки. Всё утряслось, хотя и с грохотом. Й, в конце концов, решил соблазнить К. Да-да, его амбиции распространялись и на такие формы подавления.

Навестив маму, А, по возвращении в Москву, дал своей бывшей невесте втянуть себя в объяснения. Не сумев внятно объяснить ей, почему он бросает огромную московскую квартиру и красивую богатую женщину, он поселил в ее душе серьезный разлад, ввиду которого неудачная невеста болезненно загоревала. Но годика через три всё-таки догнала, достала А, родила от него дочь, а потом запретила всякое общение с дочерью. И сама замуж не выходила. Она со странностями.

Жена друга-учителя, вернувшись в Москву, не заметила сначала ничего. Муж на месте; у одной подруги - новый любовник, то есть Й, у другой подруги - прежний, то есть А. У обеих девственниц, мусульманочки и православной, восемнадцати лет и двадцати шести, явный интерес к талантливому поэту К. Все живы и здоровы, пойду картошку почищу.

Друг-учитель сначала затаился недели на три, и мы с успехом делали вид, что забыли наше нечаянное совокупление. Мой драгоценный А метался между мной и невестой.

Й всё глубже погружался в подругу номер один и наконец довел ее до оргазма. Я не шучу. Он действительно это сделал. А вы, наверное, думали, что она и раньше это умела... В конце концов, Й стал проявлять то забывчивость, то неосторожность и добился еще кое-чего, но похуже: он сделал мою подругу беременной. Нарочно.

Как-то раз чудным осенним днем мой друг-учитель пришел ко мне и сказал, что завтра мы с ним уплываем кататься на яхте.

- Ты умеешь кататься на яхте? - спросил он меня. И сам ответил: - Не умеешь. Надо учиться. Поехали.

Назавтра были электричка, грузовик по проселочным ухабам, быстро сгустившаяся ночь, огонек в степи, плеск волны - и мы расквартировались в самой романтичной обстановке, какую только можно придумать на отеческой земле.

Море вокруг, причем пресное и чистое. Ночь. На шести колесах и четырех сваях стоит двухкомнатный вагончик. Посерёдке, между комнатами - дощатый вестибюльчик площадью около одного квадратного метра. От вестибюльчика к увядшей осенней траве спускается железный трапчик о четырех ступеньках. Ночь пахнет свежей водой, чистым костром, кашей в чугунке и крепким чаем из медного самовара, прихлопнутого настоящим сапогом.

Хозяин вагончика и двух привязанных у берега яхт - бородат до такой степени, что выражения лица не поймешь ни за что. Ходит в толстом домашнем свитере и в черных ботфортах.

- Мы завтра кататься будем? - спрашиваю я у друга-учителя, имея в виду звездную ночь и запахи у костра.

Он щелкает меня слегка по носу и советует пойти расположиться в номере. Стараясь сохранить свой скелет в целости, забираюсь в вагончик и вижу: "номер" - это четыре квадратных метра досок повсеместно. Окно, через которое можно рассмотреть только время суток, но не года. И топчан, плоский, как доска. Сажусь я на эту спальную мебель, обнаруживаю: доски. Покрытые тонким солдатским одеялом - доски. Здорово. И для позвоночника, как пишет медицинский журнал, полезно.

- Там страшно полезно спать, - рассказываю я другу-учителю, когда мы пьем чай у костра вместе с хозяином и шестерыми гостями хозяина, которые то поют под гитару и, представьте, банджо, то пьют что-то крепкое из горлышка непрозрачной бутыли, то плавают в ледяной воде плещущегося неподалеку моря.

- Ну вот и поправим здоровье, - отвечает он.

И мы уходим спать на досках. Вы когда-нибудь пробовали? В нашей стране много людей, которые спали на досках; но вы по доброй воле - пробовали?

Самое странное, что в "номере" тепло. Непонятно. Однако раз тепло, можно и раздеться перед сном. Разделись. Каждый сам по себе, ведь мы ж не в любовь играть собрались тут. А спать на досках. И утром выйти на яхте.

Как обычно, я устраиваюсь на удобном плече друга-учителя. Сон начинает примериваться ко мне, и так зайдет, и эдак... Я что-то вспомнила, хочу сказать другу, а он уже закрыл глаза, и я закрываю глаза. А в следующую минуту с нами происходит воистину необъяснимая вещь. И до сих пор не объясненная.

На нас накидывается ласковым мягким бессонным зверем вечное неутолимое непобедимое желание.

Представьте себе такую картину: летает над Землею Эрот с большой древней порцией чистой телесной страсти - и думает, кому бы отдать всю порцию. Сюда заглянет - ругаются на кухне, сюда сунется - эти в любви по уши, им не до того, там поищет - национально-религиозную стыковку налаживают на предмет что можно и что нельзя женщине... И бродит щедрый нищий Эрот, и не может пристроить порцию. И вдруг - видит вагончик, на досках пытаются заснуть мужчина двадцати девяти лет и женщина двадцати одного года. Вполне взрослые люди. Нормального телосложения. Никаких обид и претензий. Прекрасные человеческие отношения. И яхта у берега.

Дай-ка, думает Эрот, пристрою-ка я всю порцию к этим. Пусть попробуют. Я такой добрый не каждую осень. И улетает, положив возле нас порцию. Она легкая, сразу начинает праздновать новоселье, ложится с нами, пробирается в нас. И...

Ни на следующий день, ни через год, никогда.

Никогда никто не поймет, чем мы с другом заслужили такой подарок от Эрота. Мы сами не поняли. Самое внятное, что можно сказать по этому поводу: нас заколдовали. Намертво. Потому что с того дня мы превратились в одержимых. Нас интересовало только уединение, чтобы незамедлительно кинуться друг

в друга.

Всё блаженство, какое может пережить человеческое тело, соединенное с другим человеческим телом, все поселилось в нас и сделало ненасытными. Когда наутро мы спустились к яхте, хозяин вагончика весело посмотрел на нас и заметил, что его предусмотрительность ему самому нравится: поставил вагон не только на колеса, но и на толстые сваи. Иначе вагон сейчас входил бы в открытое море. Так что, други мои, очень, говорит, вас прошу: если на вас найдет вдали от берега, старайтесь не потопить яхту. Вода очень холодная. На дворе глубокая осень.