Читать книгу "Периодическая система - Примо Леви"

Таким образом, каждый элемент кому-то что-то говорит (всем – разное), вызывает определенные ассоциации, как горы или морской берег, где человек побывал в юности. Исключение можно сделать, пожалуй, лишь для углерода, который всем говорит одно и то же и, следовательно, является не специфическим, а всеобщим, как наш всеобщий предок Адам. Впрочем, возможно (почему бы нет?), существуют сегодня химики-столпники, посвятившие всю свою жизнь графиту или алмазам. Я же в долгу перед углеродом, и долг этот возник давно, в решающие для меня дни. К углероду, элементу жизни, были обращены мои первые литературные помыслы, настойчиво заявившие о себе в те времена и в тех обстоятельствах, когда жизнь моя стоила немного. Так вот, тогда мне захотелось рассказать историю одного атома углерода.

Допустимо ли говорить об одном атоме углерода? У химика на этот счет должны возникнуть определенные сомнения, потому что на сегодняшний день (в тысяча девятьсот семидесятом году) еще не известны способы, позволяющие увидеть, а значит, выделить единичный атом углерода; что же касается автора этой книги, у него на сей счет никаких сомнений не возникает, что дает ему право приступить к рассказу.

Итак, наш герой, связанный с тремя атомами кислорода и одним атомом кальция, вот уже сотни миллионов лет обитает в известковых скалах. За спиной у него долгое космическое прошлое, но мы его опустим. Время для него не существует, а если и существует, то лишь в форме температурных изменений, дневных или сезонных, причем только в случае, если, к счастью для нашего повествования, он залегает неглубоко от поверхности. Его монотонное существование, о котором нельзя думать без содрогания, – это безжалостное чередование жары и холода, температурные колебания (с неизменной частотой и чуть менее или чуть более широкой амплитудой); живым его можно назвать лишь условно; его плен достоин сравнения с католическим адом. Ему все еще пока соответствует настоящее время, время рассказа, а не прошедшее, время рассказчика. Он вмерз в вечное настоящее, на котором умеренные тепловые колебания почти не оставляют следа.

Но к счастью для рассказчика, известковый пласт, в котором обитает наш атом, лежит на поверхности, иначе и рассказывать бы было не о чем. Обитает он в пределах досягаемости человека с киркой (да здравствуют кирка и ее более современные модификации; они и по сей день главные посредники в тысячелетнем диалоге химических элементов с человеком). В секунду, которую я, рассказчик, волен отнести к любому, хоть к тысяча восемьсот сороковому году, удар кирки отколол атом углерода и отправил в печь для обжига известняка. Оказавшись в мире меняющихся вещей, он поджаривался до тех пор, пока не отделился от атома кальция, продолжавшего, как говорится, твердо стоять на ногах, и двинулся навстречу своей судьбе. Крепко вцепившись в двух из трех своих прежних товарищей (мы имеем в виду атомы кислорода), он вышел через трубу и присоединился к воздуху. Неподвижное существование сменилось подвижным.

Его подхватил ветер, бросил оземь, поднял на высоту десяти километров. Его вдохнул сокол, и он провалился в соколиные легкие, но проникнуть в густую кровь не сумел и был извергнут. Трижды он терялся в море, один раз – в бурном ручье, но также был извергнут. Восемь лет странствовал вместе с ветром: поднимался ввысь, парил над морем, нырял в облака, проносился над лесами, пустыням и ледяными просторами, пока не был пойман и вовлечен в органический процесс.

Углерод – особый элемент, единственный, способный соединяться сам с собой и образовывать без большого расхода энергии длинные устойчивые цепи, а для жизни на Земле (той единственной формы жизни, которая нам известна) нужны как раз длинные цепи. Потому-то углерод и является ключевым элементом в создании жизни. Но его вхождение в живой мир легким не назовешь; путь этот неимоверно длинен, извилист и лишь в последние годы (да и то не до конца) изучен. И в самом деле, разве это не настоящее чудо, что вокруг нас, везде, где из почки рождается зеленый лист, постоянно происходит образование углерода, в неделю – миллиарды тонн?

Итак, атом, о котором мы говорим, в компании со своими постоянными спутниками, удерживающими его в газообразном состоянии, проносился с ветром в тысяча восемьсот сорок восьмом году вдоль виноградных шпалер, и ему посчастливилось зацепиться за один из листьев, проникнуть внутрь его и остаться там, пригвожденным лучом солнца. Если в этом месте мой язык становится излишне метафоричным и неточным, виной тому не только моя беспомощность; эта синхронная работа троих (двуокиси углерода, света и растительной зелени), которую мы вправе назвать решающим событием, до сих пор не описана терминологически точно (и не известно, когда еще будет описана), настолько она не похожа ни на один процесс «органической химии» – науки, возникшей в результате кропотливой и трудоемкой работы человека. Тем не менее, это тоже химия, тонкая и стройная, и создана она была два или три миллиарда лет тому назад нашими бессловесными братьями-растениями, которые не способны ни экспериментировать, ни дискутировать и температура которых идентична температуре их среды обитания. Если понять – значит представить себе, то мы никогда не поймем, потому что не в состоянии представить себе «happening»[63], происходящий на территории размером в одну миллионную миллиметра в течение одной миллионной секунды, действующие лица которого остаются невидимыми. Все словесные описания, лишь варьируя друг друга, будут приблизительными, в том числе и нижеследующее.

Углерод проникает внутрь листа, сталкиваясь там с множеством других (в данном случае бесполезных) молекул углерода и кислорода, присоединяется к большой и сложной молекуле, благодаря которой активизируется и одновременно получает важнейшее послание небес в виде сверкающего пучка солнечных лучей, после чего в одно мгновенье, как насекомое в лапах паука, лишается кислорода и соединяется с водородом, а также (есть такая версия) с фосфором, включаясь в цепь жизни (не важно, длинную или короткую). Все это происходит быстро, бесшумно, при атмосферных температурах и давлении, а главное – безвозмездно. Когда мы, дорогие коллеги, научимся вести себя так же, то станем «sicut Deus»[64]и заодно решим проблему голода на Земле.

Но есть кое-что еще, о чем следует сказать. Двуокись углерода (газообразная форма углерода, о которой у нас идет речь), первооснова жизни, главный ее элемент, неизменный спутник всего растущего и последняя точка в судьбе всякой плоти, так вот, этот газ, называемый углекислым, – вовсе не главный, и даже не один из главных компонентов воздуха, а всего лишь смехотворная в количественном отношении примесь, «нечистота», которой в воздухе в тридцать раз меньше незаметного аргона, а именно 0,03 процента. Если бы Италия была воздухом, то число итальянцев, способных создавать жизнь, равнялось бы, скажем, числу жителей Милаццо – сицилийского городка неподалеку от Мессины с пятнадцатитысячным населением. По нашим меркам – это мелочь, пустяк, ерунда, фокус-покус, необъяснимая демонстрация всесилия на том основании, что из этой постоянно обновляемой нечистоты воздуха появляемся мы; мы – растения, мы – животные и мы – человеческий вид с тысячами и тысячами лет нашей истории, с нашими войнам и поражениями, благородством и гордостью, четырьмя миллиардами разных мнений. А в масштабах планеты наше собственное присутствие здесь выглядит смешно: если бы всю человеческую массу, суммарный вес которой составляет примерно двести пятьдесят миллионов тонн, равномерно размазать по поверхности всей суши, толщина полученного в результате слоя составила бы около шестнадцати тысячных миллиметра, так что увидеть человека «во весь рост» было бы просто невозможно.