Читать книгу "Гибрид - Игорь Беляев"

Но мой друг побожился, что Коханова ему совсем не нравится, а влюблен он в Рыбакову. Мы собрались как-то и решили организовать тайное общество.

У всякого тайного общества должен быть свой пароль. И мы придумали его из начальных букв наших возлюбленных. Герке нравилась Исаева, а Борьку уговорили, что его дама сердца — Полосина. Борька отчаянно сопротивлялся и утверждал, что ему вообще девчонки не нравятся. Но ради дружбы он все-таки согласился. Я, канешно, назвал Коханову.

Итак: Коханова, Рыбакова, Исаева, Полосина. Получился — КРИП.

Это наша самая большая тайна. Подходишь и говоришь на ухо: «КРИП». Это значит, от тебя требуется немедленная помощь и ты не можешь отказаться. Умри, а сделай то, что требует мужская дружба.

КРИП нам очень помог жить в эвакуации всю зиму. КРИП! И мы бежим за телегой, которая везет морковку или жмых. КРИП! И мы собираем металлом или идем кататься с ледяной горки на берег Урала. КРИП делил даже завтраки, которые нам собирали родители в школу.

Особенно тяжело было делиться Герке. Он всегда был голодный, и, кроме хлеба с подсолнечным маслом, ему ничего с собой не давали.

Они приехали с матерью всей семьей, Герка был старший, еще у него была уйма братьев и сестер, я всегда их путал и со счета сбивался. А Геркин отец ушел на фронт еще в Белоруссии и пропал пока без вести.

Зимой я ходил в музыкальную школу. Хотя учиться музыке во время войны для мужчины было как-то стыдно. Но мама сказала:

— Ты можешь не стать пианистом, но научиться играть — ты обязан. Еще неизвестно, когда война кончится, пока, будь добр, ходи в здешнюю музыкальную школу.

Я был не против играть там Моцарта или какого-нибудь Бетховена. Но разбирать этюды Кабалевского и учить ноты — мука мученическая.

И все-таки обижать маму я не стал и ходил в музыкалку с большой черной папкой, где, кстати сказать, и моя мама мучила других детей на «фортепьянах», но заниматься со мной отказалась наотрез, потому что учить своих ребенков — сплошная нервотрепка и никакого толку.

Софья Николаевна требовала, чтобы я попадал палец в палец и нота в ноту без ошибок. И для этого я еще должен был по часу заниматься дома, когда все приличные дети уже играли во дворе «в баночку», как в настоящий футбол.

Я даже сквозь двойную раму слышал, как орут: «Пасуй, пасуй! Мазила хренова! Есть! Гол!»

Зимой музыкальная школа не работала, потому что топить было нечем, и все учительницы разобрали своих учеников по домам.

И я таскался с большой папкой на другой конец города два раза в неделю в маленький домик на Зиминке. К маме тоже ходили ее ученики. Я в это время сидел на кухне и ждал, когда закончится урок.

Однажды я пришел домой, слышу, мама с кем-то в комнате занимается. Я себе устроился на кухне с глухой Машкой. Она готовила обед для Марипаловны.

Пахло вкусно.

Вообще, во время войны все научились делать вкуснятину из ничего. Например, баклажанную икру из зеленых помидор. Потрясающая вещь! Или варенье из огурцов. Пальчики оближешь!

Так вот сижу я и слышу, как в комнате у мамы заиграли «Турецкий марш». Я не выдержал и с криком «это моя любимая» открыл дверь. Смотрю — сидит мама, а играет на пианино, кто бы вы думали? Милка Коханова. Тут я буквально сгорел от стыда и провалился сквозь землю. Оказывается, у моей мамы появилась новая ученица. Но я же не знал! Я же не знал!..

И, представляете… такое совпадение!

Целый год Мила Коханова была для меня самой красивой девчонкой на свете. У нее были белые прямые волосы, как у мамы. Короткая такая стрижка. Вот до сих пор. Уши волосы закрывали, а шею не закрывали.

Она была высокая, даже выше мамы. У нее и пальцы были длинные, как у мамы. Только глаза зеленые-зеленые, а у моей мамы совсем голубые. Про фигуру ничего сказать не могу.

Мы тогда вообще никакого внимания на фигуру не обращали. Мы влюблялись только в лицо.

И почему мне понравилась именно Коханова — объяснить не могу до сих пор. Я потом слышал, как взрослые говорят: черт попутал! Но мне больше нравится — если Бог велел.

Похождения Иуды

Вскоре дядя Митя пошел дальше.

— Значится вот, опять же со слов Призрака… Кинулся Иуда искать эту девицу. А где найдешь человека без имени? Обозлился малый и еще пуще захотел разбогатеть. Не сразу, конечно, но когда-то удобный случай представился. Набрал денег взаймы, всю свою сумку вытряхнул, отправился за три моря. Приехал важный, довольный. Прямо светится, как яблочко наливное. Думает: «Сейчас товар загоню и в люди выйду». Только получилось не так. Не успел товар по лавкам разложить, как нагрянули «бравы ребятушки». Догола обчистили да еще и башку отвертеть хотели. Закружилась Иудина головушка — пропала жизнь, видать, пробил его последний час. Сжался на земле калачиком, вот так… и ждет. И тут, откуда ни возьмись над ним встал один Человек. Поднял руку — замерли обидчики. Иуда от боли и страха в провал ушел. А когда очнулся — никого вокруг. И товар на лавках, как лежал, так и лежит. Кинулся у людей расспрашивать, что за человек был. Никто толком ничего не знает. Только один старичок назвал. Это, грит, Ясус из Назарету. Ясновидящий. С этого часа что-то надломилось в Иудиной башке. К своему торговому делу потерял всякий интерес. Стал бродить по дорогам, искать встречи со своим Избавителем. Как будто какая-то сила гнала его в путь. Шлялся Иуда долго, жил жалким подаянием. Собирал разные слухи о Назарянине. А слухами, как известно, земля полнится. Будто бы Мария была поздним ребенком у своих родителей. Что-то там у них не заладилось. А когда все-таки уродили девочку, сами уже помирать собрались. И поэтому решили отдать свое дитё сразу в монастырь. На воспитание. Там она росла, росла и выросла. Небесной красоты девица! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Как грится, хороша до ужаса, но скромна, благочестива и послушна. Это правда. Все свидетели — в один голос. И не ее вина, что к тринадцати годкам — мужи ерусалимские, которые в Храме подрабатывали, стали на нее пялиться. Что там случилось — одному Богу известно. Но с некоторых пор заметили в монастыре, что у Марии будет ребенок.

Я сделал большие глаза, потому что точно еще не знал, как делаются дети. Но мне уже объяснили во дворе. Чтобы получился ребенок, нужно спать мужчине с женщиной. Другого способа нет. Так что я понял дядю Митю с полуслова.

— Кто был будущий папаша? Болтали разное. Добрые люди всегда на стреме: «Можа муж какой, можа — Дух Святой». Где тут Европа, а где Азия? Намекивали на какого-то Бен Пандиру, который в то время в Ерусалиме ошивался. Чужестранец, богач, гуляка. Может, Господь велел, а может, и черт попутал. Только этот малый, сукин кот, проходимец, в одночасье откинул копыта и был похоронен без почестей. Впрочем, скорей всего, это враки. Чистой воды липа. История часто попахивает анекдотцем. Тем более что настоящие евреи даже слышать не хотели, будто отец мальчика — Дух Святой.

— Дядя Мить, — спросил я и покраснел до ушей, — а вы еврей настоящий?