Читать книгу "Вопрос на десять баллов - Дэвид Николс"

– Ну уж нет, потому что расизм – это вопрос, который меня особенно волнует.

– Я в этом не сомневаюсь, но что мне с этим сделать? Позвонить маме Яго и попросить ее заставить сына отступить? На самом деле ирония в том, что если говорить о расизме, то твое изображение Отелло как безупречного, поддающегося внушению Благородного Дикаря можно само по себе рассматривать как расистское оскорбление…

– Значит, вы считаете, что мое сочинение расистское?

– Нет, но я тем не менее считаю его невежественным, а эти два понятия определенным образом связаны между собой.

Я хочу что-то сказать, но не знаю, что именно мне поможет, поэтому просто сижу и молчу. Мои щеки горят, и мне стыдно, словно в шесть лет я только что надул в штаны. Я хочу поскорее покончить со всем этим, поэтому приподнимаюсь, беру свое сочинение со стола и говорю:

– Ладно, наверное, мне нужна еще одна попытка…

Но профессор, похоже, не закончил – он тянет страницы к себе:

– По-моему, это вовсе не работа человека, который «любит знания», это работа человека, которому нравится делать вид, что он любит знания. Здесь нет ни на йоту вдохновения, или оригинальной мысли, или умственного напряжения – эта работа поверхностная, ханжеская, интеллектуально незрелая, она не основана на фактах, а напичкана усвоенными общепризнанными идеями, сплетнями и клише. – Он подается вперед и берет мое сочинение кончиками пальцев, как дохлую чайку. – Но что самое худшее – твое сочинение разочаровало меня. Меня разочаровало, что ты написал его, а еще больше меня разочаровало то, что ты вообразил себе, будто это достойно траты моего времени. – Он делает паузу, но сказать мне нечего, поэтому я просто смотрю в окно, ожидая, когда это все закончится. Но молчание невыносимо, поэтому я наконец поворачиваю голову; профессор смотрит на меня с видом, который я назвал бы отцовским. – Брайан, сегодня утром у меня было индивидуальное занятие по Уильяму Батлеру Йитсу с одной студенткой – такая милая девочка, наверняка далеко пойдет, получала образование в одной из лучших частных школ для девочек… Так вот, в определенный момент нашего занятия мне пришлось сходить и принести из машины атлас автомобильных дорог, чтобы показать ей, где находится Северная Ирландия… – Я собираюсь что-то сказать, но он останавливает меня, поднимая руку: – Брайан. Когда я проводил с тобой собеседование в этой аудитории год тому назад, ты показался мне невероятно пылким и полным энтузиазма молодым человеком. Слегка несосредоточенным, немного нескладным – я могу так сказать? это будет честным эпитетом? – но, по крайней мере, ты не относился к своему образования как к чему-то само собой падающему в руки. Многие студенты, особенно в университетах вроде этого, склонны воспринимать свое образование как нечто вроде оплаченной государством трехлетней вечеринки с вином и сыром, после которой их ждет машина, классная работа и квартира, но я и предположить не мог, что ты один из таких…

– Нет, я не такой…

– Тогда в чем проблема? Что-то тебя отвлекает? Может, ты несчастлив или у тебя депрессия?..

Боже, я сам не знаю. Может, у меня действительно такое состояние? Возможно, да. Может, рассказать ему про Алису? Может ли служить один лишь факт того, что ты влюблен, оправданием неадекватного поведения? Для Отелло – очевидно, да, а вот для меня?

– Хорошо. Еще что-нибудь хочешь со мной обсудить?

Я влюблен в прекрасную женщину, и я люблю ее больше, чем вы это можете себе представить, настолько сильно, что не могу думать ни о чем другом, но она абсолютно недоступна, и мне это кажется в лучшем случае веселым, а в худшем случае – отвратительным, и от всего этого, я чувствую, у меня едет крыша…

– Думаю, ничего.

– Ну, тогда я не знаю, в чем заключается проблема, потому что, судя по твоим оценкам в этом году – семьдесят четыре, шестьдесят четыре, пятьдесят восемь процентов, а за эту работу пятьдесят три процента, – мне кажется, что ты становишься менее умным. А это очень странно, потому что образование призвано давать прямо противоположный результат.

25

В о п р о с: Где можно встретить Варолиев мост, дугообразный пучок, область Вернике и борозду Роланда?

О т в е т: В мозге.

И это правда – я становлюсь более тупым. Или правильнее сказать «тупее»? И дело не только в тренировках команды «Университетского вызова», дело еще и в лекциях. Я захожу и сажусь с горящими глазами, такой весь внимание, но даже если тема вызывает мой неподдельный интерес, вроде метафорической поэзии, или развития формы сонетов, или становления среднего класса в английских романах, я обнаруживаю, что примерно через десять минут я теряюсь и путаюсь – с таким же успехом я мог бы слушать комментарий к футбольному матчу по радио. Я захожу в университетскую библиотеку, которая почти слышимо стонет от огромного веса и глубины человеческих знаний, и всегда случаются две вещи: а) я начинаю думать о сексе и б) мне приспичивает выйти в туалет. Я иду на лекцию и засыпаю, или не могу дочитать книгу, потому что я постоянно сплю, или не понимаю книгу с первой страницы, или не могу найти нужные ссылки, или начинаю пялиться на девчонок в аудитории, и даже когда мне случается понять лекцию, я не знаю, что сказать о ней, и даже не знаю, согласен я с услышанным или нет. Мне представилась чудесная возможность: полностью за счет государства изучить прекрасные, вечные и повергающие в благоговейный трепет произведения, но моя реакция на них редко бывает глубже, чем «прикол» или «отстой». А тем временем какое-то невероятно одаренное, с огненными волосами юное создание с первого ряда подымает руку и выдает что-нибудь типа: «Не кажется ли вам, что если говорить формально, то язык Эзры Паунда слишком герметичен, чтобы можно было применять к его прочтению структурные термины?», и хотя я понимаю все слова по отдельности – и «прочтение», и «формально», и даже «герметичный», – я понятия не имею, что они означают, будучи расположенными именно в таком порядке.

То же самое происходит, когда я пытаюсь прочитать материал. Все это перемешивается в моей голове в невообразимую кашу, так что важнейшее, глубочайшее стихотворение Шелли «Монблан» превращается в нечто вроде: «Извечная вселенная вещей, / В моем уме кружится, и па-па, та-та… / Вот потемнело – а вот тра-та, вот турум-пурум тра-та-та....», потом разваливается на куски и падает в небытие. Конечно, если бы Шелли выпустил свой «Монблан» в виде семидюймового сингла, тогда я смог бы выучить его слово в слово и рассказать вам, до какой строчки в хит-параде он поднялся, но поскольку это литература и для этого требуется напряжение ума, то здесь я бессилен. Грустно и то, что я люблю и Диккенса, и Донна, и Китса, и Элиота, и Форстера, и Конрада, и Фицджеральда, и Кафку, и Уайльда, и Оруэлла, и Во, и Марвелла, и Грина, и Стерна, и Шекспира, и Свифта, и Йитса, и Гарди – очень, очень люблю их. Просто наша любовь не взаимна.

Когда это все началось? Почему ничего не получается так, как должно? Ведь мозг, в конце концов, – это мышца, и мне казалось, что если ее хорошо тренировать, заставлять ее как следует нагружаться, то она превратится в такой яростный, гудящий, заряженный электричеством маленький кулак из белка. Такое ощущение, что вместо этого у меня голова заполнена теплой влажной субстанцией, серой, жирной и бесполезной, вроде того, что помещено в пластиковом пакетике внутри курицы из супермаркета. На самом деле мне только что пришло в голову, что я даже не знаю, является ли формально мозг мускулом. Или это орган? Или ткань? Или железа? Да, мой мозг как раз похож на железу.