Читать книгу "Заговор против террора - Алекс Маркман"

Камера была пуста. На двухъярусной койке лежали тонкие матрацы, поверх них грубые, колючие одеяла. Кирилл лег на нижнюю койку и закрыл глаза, прислушиваясь к шорохам и звукам, нарушавшим тюремную тишину.

Только через неделю его повели на допрос. Кирилл ожидал встретить по другую сторону стола кого-нибудь из знакомых, однако, ему показалось, что этого следователя он раньше не встречал. Очевидно, из новых, которых отбирали специалисты вроде Рюмина. Следователь, лет тридцати пяти, весь налитый злобой и ненавистью, встретил Кирилла с выражением садистской радости на лице. На лбу обозначились две вертикальные морщины, в глазах промелькнула искра, а челюсть отвисла, как будто он хотел сказать: «Вот это сюрприз! Не ожидал я тебя увидеть дружок». Но на подобные разговоры отвлекаться не стал, а сразу приступил к делу.

— Ну, рассказывай, дорогой Кирилл, как тебя Абакумов затянул в свою преступную шайку. С кем ты сотрудничал из бывшего начальства МТБ. Какие были связи с евреями. А? Чего молчишь?

— Не паясничай, — угрюмо ответил Кирилл. — Сам знаешь, что несешь чушь.

— Чушь? — переспросил следователь, и брови его поползли вверх в фальшивом изумлении. — Это ты мне говоришь?

Он подошел к двери и, открыв ее, пропустил в кабинет двух охранников. Кирилл знал, что его ждет, но продолжал молчать. Охранники замкнули на его запястьях наручники, на случай, если он окажет сопротивление. Почти сразу спину Кирилла ожег сильный удар. Нанесен он был чем-то гибким и тонким. Кожа, казалось, в этом месте лопнула, а мышцы свела судорога. Еще несколько ударов, и он потерял сознание.

Очнулся уже в камере. Спина была мокрой от крови и ныла изнуряющей, нестерпимой болью. Не ожидал он, что так быстро потеряет сознание. Впрочем, это, быть может, и к лучшему.

После этого короткого допроса наступило долгое, непонятное затишье. На допросы его не вызывали. Большую часть времени он находился в камере один. Иногда на пару дней подселяли к нему очередного арестанта, но разговора, как правило, не получалось. И сосед по койке, и Кирилл опасались провокатора.

Начал давать о себе знать осколок, застрявший в спине с тех времен, когда его товарищ подорвался на мине. Боль пронизывала все тело, не давала спать, порой было даже тяжело дышать.

Медленно катились дни. Было ощущение, что о нем просто забыли, но однажды дверь с решительным грохотом распахнулась, и охранник грубо скомандовал: «Выходи!» Кирилл пытался подняться, но боль в пояснице опоясала и не давала выпрямиться. Охранник остервенело матерился, грозился затоптать, но Кирилл, несмотря на отчаянные усилия, подняться не мог.

— Не видишь, что ли, что боль меня скрутила? — огрызнулся он.

— Ятя попинаю, и боль пройдет, — рычал тюремщик.

— У меня осколок в спине двигается, — зло бросил Кирилл.

Охранник отступил и захлопнул дверь. Через минуту в коридоре послышался топот, дверь снова распахнулась, и в камеру ворвались трое. Они стащили Кирилла с койки на пол и стали пинать ногами.

— Скоты, — рычал Кирилл. — Вы тут, в войну заключенных били, а я под пулями вас защищал. Фронтовика бьете, суки.

Охранники схватили его подмышки, проволокли по коридору и затащили в кабинет следователя. Там сидел уже знакомый ему весельчак, но на сей раз, как ни удивительно, вел он себя не так агрессивно. Опять задавал дурацкие вопросы, но ни на чем не настаивал.

Кирилл пожаловался на осколок. Следователь кивнул и что-то записал.

Потом Кирилла отвели обратно в камеру, а через два дня появился на пороге охранник.

— Собирайся к врачу, — последовала команда. — Дойдешь сам или на носилках тебя нести?

— Постараюсь сам, — сказал Кирилл, пытаясь сообразить, какая против него затеяна провокация. Кряхтя и хватаясь за поясницу, он поднялся. К удивлению своему, его привели в коридор тюремной больницы.

«Что-то, значит, произошло в МГБ», — решил он.

Пришли санитары, усадили Кирилла на скрипучую табуретку и удалились, оставив его одного. Кирилл огляделся. Как и в любом тюремном помещении, не было здесь ничего, что могло бы привлечь внимание. На то и тюрьма: она разрушает психику скукой, бездельем и бессмысленностью тошнотворного существования так же сильно, как побои и изнурительные допросы.

В темном, едва освещенном коридоре больничного блока стояла глубокая тишина, как в подземелье. По обе стороны располагались двери врачебных кабинетов. Туда никто не заходил, и оттуда никто не выходил. Через какое-то время — может, минут через десять, а может, и через час, в конце коридора раздался топот ног. При тусклом свете лампочки

Кирилл разглядел четырех санитаров. Они несли носилки, на которых лежал человек в тюремной одежде. Глаза его были закрыты, и голова безвольно дергалась при резких движениях санитаров. Они остановились в нескольких шагах от Кирилла, подозрительно и враждебно взглянули на него, обменялись короткими, непонятными репликами и положили носилки на пол.

— Смотри, не мудри тут, здесь не шутят, — обратился один из санитаров к лежащему на носилках. — Понял?

Не дожидаясь ответа, санитары ушли. После того как с лязгом закрылась дверь в коридоре, человек на носилках поднял голову.

— Савва? — испуганно спросил Кирилл, с трудом узнав своего друга. Панин угрюмым, усталым взглядом внимательно посмотрел на Кирилла и полушепотом спросил: — За что?

— Сам не знаю. Давно не допрашивали и обвинений не предъявляли. Боюсь, что надвигается 37_й. Что с тобой?

Голова Панина безжизненно упала на носилки, он снова закрыл глаза, и его губы слегка растянулись в гримасе, напоминающей сардоническую улыбку.

— Боишься, — без тени сомнения произнес он. — И правильно делаешь. Здесь все построено на подлости, на страхе, да на крови. — После короткого молчания он добавил: — А я вот больше ничего не боюсь. Скоро умру.

Голос его был хриплый, натруженный, как будто он сорвал его, стараясь перекричать дикий шум. «Долго держали в холодной камере», — определил Кирилл и внимательнее вгляделся в его лицо. Явно больной, простуженный насквозь, он, несомненно, доживал последние дни, если не часы. На бледном, землистом лице следы побоев. Волевые складки у носа и губ, глубоко пробороздившие лицо, казалось бы, свидетельствовали — он до сих пор не смирился с судьбой.

— Заставляли дать показания против Абакумова по делу врачей и сознаться в в заговоре против партии. Все сверху идет, уже мало осталось идиотов, кто не понимает этого. Они там, наверху, счеты сводят друг с другом, а заодно нас бьют без разбора.

Кирилл опасливо оглянулся, ожидая появления охраны или санитаров. Никого, только внезапно наступившая тишина нарушалась учащенным, тяжелым и сиплым дыханием Панина.

— Ты признал свою вину? — прошептал Кирилл едва слышно.

— Иногда признавал, когда боль становилась невыносимой. Но на следующем допросе все отрицал, говорил, что сознался под пытками, — ответил он, не открывая глаз. — И все повторялось сначала. Но больше не признаюсь. Не вынести мне больше пыток, вконец ослаб. Устал я, да и вышибли из меня все силы. Одно радует, умру я честным человеком.