Читать книгу "Любовный секрет Елисаветы. Неотразимая Императрица - Елена Раскина"

Екатерина, не сказав ни слова, вышла, и только на обратном пути, в карете, осознала случившееся.

«Неужели и правда, – думала императрица, – родовой грех эта несчастная отмаливает? Нет, суеверия, русская мнительность, быть того не может! А если и вправду – святая она, как в Москве говорят? Тогда мне впору каяться, а ей – Бог в помощь… Впрочем, в этой стране все возможно, и святых не отличишь от безумцев. Покойная императрица была до ужаса суеверна, и дочь – вся в нее. Дочь?! Неужели я и сама поверила россказням итальянской побродяжки? Молится ангелу-хранителю, но ангел-хранитель не уберег ее от монастыря! На свободу не хочет, говорит, что счастлива. И этим людям я пытаюсь привить дух философии, высокие истины просвещенной Европы! Послушал бы мой друг Дидро бред этой московской юродивой…»

Екатерина еще долго не могла прийти в себя и обрести душевное равновесие. Оно вернулось к ней только в Петербурге, когда странная, безумная особа из Ивановского монастыря стерлась из памяти императрицы, уступив свое место иным делам и заботам. Императрица постаралась забыть Досифею и преуспела в этом. Только два человека на протяжении долгих лет сохраняли память о той, что звалась некогда великой княжной Елизаветой – бывший гетман граф Разумовский, по-прежнему навещавший Досифею, и французский дворянин Жак д’Акевиль, которому после смерти государыни Екатерины Алексеевны наконец-то разрешили пересечь границу Российской империи…

Глава пятая

Прощание

Жак д’Акевиль ни на минуту не забывал о Лизе. Жак вернулся в родовое гнездо, похоронил отца, но ни на дипломатическое, ни на военное поприще так и не вступил и жил медведем, как уверяли соседи-дворянчики. Соседки, впрочем, думали иначе и сочли бы Жака очаровательным, если бы не русская красавица, с которой он, по слухам, был некогда близок и которую то и дело звал во сне.

Все эти годы д’Акевиль предпринимал отчаянные, безумные попытки вернуться в Россию и увидеть Лизу. Дальше русской границы его не пускали, и каждый раз бывший возлюбленный великой княжны Елизаветы вдребезги напивался в приграничном трактире какого-нибудь польского городка и проклинал императрицу Екатерину. Одно утешало Жака – время от времени он получал письма от графа Разумовского: витиеватые и запутанные, но вскоре д’Акевиль научился нелегкому искусству читать между строк. Вернее, читала его душа, и глаза едва поспевали за нею.

Граф Разумовский писал, что Лиза жива, но Екатерина заточила ее в московский Ивановский монастырь, где бедняжка должна будет принять постриг. Из дальнейших неясных и сбивчивых фраз д’Акевиль понял, что граф хочет вызволить племянницу, но ему это никак не удается. А потом русская путешественница из тайных друзей бывшего гетмана передала ему записочку от самой Лизы, окончательно смутившую д’Акевиля….

* * *

Княгиня Екатерина Романовна Дашкова путешествовала по Европе. Ее путешествие началось в 1776-м, когда Екатерина Малая, которой Екатерина Великая была обязана короной, попросила у императрицы разрешения отправиться в Европу для завершения образования сына. Княгиня Екатерина Романовна принадлежала к числу тех былых друзей императрицы Екатерины, которые перестали восхищаться холодновато-отстраненной улыбкой государыни, ее безжалостным умом и редкой способностью считать людей шахматными фигурами, годными только на то, чтобы перемещаться по шахматной доске августейших капризов.

Екатерина Малая разочаровалась в Екатерине Великой, неосторожно высказала это разочарование и вынуждена была на долгие годы покинуть пределы Российской империи. Дашкова не удостоилась личного прощания с императрицей. Холодная улыбка во время дворцового приема – вот и все, что получила на прощание лучшая подруга государыни.

Когда же Екатерина Романовна рассеянно прогуливалась по парку – перед дальней дорогой ей хотелось в последний раз вдохнуть сладкий, будоражащий душу весенний воздух Царского села, – к ней подошла родственница братьев Разумовских фрейлина Софья Дараган, в замужестве – княгиня Хованская.

– Могу ли я надеяться, Екатерина Романовна, что наш разговор останется в тайне? – спросила Софья, и легкий малороссийский акцент, который до сих пор был слышен в ее речи, заставил Дашкову улыбнуться.

Княгиня Хованская не один год провела при императорском дворе, но так и не смогла избавиться от малороссийского выговора и малороссийской же эмоциональности. К тому же с ее кругленького личика не стерся южный румянец, который давно должен был смениться чахоточной петербургской бледностью, губы по-прежнему были сочными, как вишни, а глаза смущали озорным украинским блеском. Дашкова прекрасно понимала князя Хованского – он просто не мог обойти стороной такую красавицу.

– Бесспорно можете, княгиня, – ответила Дашкова, и ей захотелось тепло, по-матерински улыбнуться Хованской и назвать ее Сонечкой.

– Граф Кирилл Григорьевич Разумовский попросил меня поговорить с вами, – продолжала Софья, и Екатерина Романовна заметила, что Сонечка нервничает. – Насколько я знаю, вы испытываете самые теплые чувства по отношению к графу…

– Я высоко ценю графа Кирилла Григорьевича, – ответила Дашкова. – Он всегда был другом нашей семьи, и особенно дяди – Михаила Илларионовича. Что же он просил мне передать?

Сонечка замялась, покраснела, как будто не знала, продолжать ей или нет, а потом все-таки продолжила:

– Вы едете в Европу, без всякого сомнения, будете во Франции… Не могли бы вы передать письмо одному французскому дворянину, другу Кирилла Григорьевича. Его зовут Жак д’Акевиль, у него есть чудесное поместье в окрестностях Парижа, возле городка Мелен. Граф Разумовский был бы вам бесконечно признателен.

– Извольте, княгиня, я передам письмо, – согласилась Дашкова.

Сонечка просила о сущем пустяке, и Екатерина Романовна не понимала, почему так смутилась и покраснела княгиня Хованская. Очевидно, в просьбе Сонечки имелся какой-то непонятный Дашковой тайный смысл. Но этот подтекст разъяснился только во Франции.

Дашкова нашла Жака д’Акевиля не сразу. Франция была отнюдь не первым этапом ее путешествия, да и в самом Париже обнаружились неотложные дела, заставившие княгиню на время забыть о пустяковой просьбе Софьи Хованской. Решив свои проблемы, Екатерина Романовна все же разыскала пригородную резиденцию д’Акевиля, которая оказалась изящным каменным дворцом в духе эпохи Марии Медичи, как будто парившим в воздухе. По всей видимости, этот французский дворянин обладал немалым состоянием…

Екатерина Романовна прошлась по ухоженному парку с мраморными статуями, фонтанами и прудами с жирными, раскормленными карпами. Этот парк должен был принадлежать не дворянину средней руки, каким и был д’Акевиль, а по меньшей мере князю. Оставалось только недоумевать по поводу того, откуда у мсье д’Акевиля такое состояние и поистине русский размах в дворцовом строительстве…

Хозяин всего этого великолепия сидел на скамейке в парке, читал какую-то книгу, время от времени рассеянно поднимал глаза и безучастно наблюдал за тем, как медленно падают к его ногам пожелтевшие листья. Его лицо, довольно красивое, показалось энергичной Екатерине Романовне ленивым, сонным и маловыразительным. Мало того, д’Акевиль не поспешил навстречу княгине и даже не поднялся со скамейки – этот медведь, как про себя назвала его Екатерина Романовна, лишь смерил гостью недоуменным взглядом, как будто никак не мог понять, почему она нарушила его покой.