Читать книгу "Тайна распятия - Сергей Владич"

— А знаете ли вы, — Шанеда II понизил голос почти до шепота, — что в найденных Бекендорфом списках именно между Посланием Варнавы и Пастырем Гермы были найдены шесть, как ему показалось, затерянных листков, написанных на непонятном Бекендорфу языке? Он просто решил, что они случайно оказались внутри кодекса, и не стал с ними возиться, хотя из монастыря увез. Я бы очень хотел узнать, что это были за листки и где они теперь, ибо у меня есть основания считать, что написаны они были на коптском языке и представляли собой исключительно важное по своему содержанию послание. Жаль, что эти листки попросту исчезли.

Ну что ж, езжайте, и да поможет вам Всевышний. — Шанеда II всем своим видом показал, что аудиенция окончена. — И попробуйте ответить для себя еще на один вопрос: по какой такой причине именно та гора, которая сейчас называется горой Синай, или Божьей горой, считается местом, где Моисей получил скрижали Завета? И почему это место столь почитается христианами, а не иудеями, которым якобы именно на Синае была дарована Тора?

Собрав воедино быстро истощающиеся в душной каирской атмосфере остатки энтузиазма, Сергей Михайлович, вооруженный советами Папы, посетил еще одну коптскую церковь, в честь мученика Сергия — Абу Серга, построенную над гротом, где, согласно легенде, укрывалось Святое Семейство во время странствования по Египту. Однако в сам грот ему попасть не удалось — он оказался затопленным грунтовыми водами. Покончив с египетско-христианской мифологией, Трубецкой отыскал туристическое бюро, которое занималось извозом русских паломников на гору Синай. Сомнения, посеянные Шанедой II относительно отождествления этой горы с библейской горой, где Моисей получил скрижали Завета, не давали ему покоя, и его восторженное ожидание предстоящего путешествия значительно померкло. «В самом деле, — размышлял Сергей Михайлович, сидя в достаточно комфортабельном, но все же пыльном автобусе, который не спеша полз по пустыне, — как это мне раньше-то в голову не приходило: а почему иудеи не считают эту гору святым местом? Ведь ветхозаветная история о Моисее и неопалимой купине в первую очередь касается иудаизма… К тому же это были скрижали Завета вышедшего из Египта народа иудейского с Богом. При чем же тут христиане? Кому они молятся на этой горе?»

Оторвавшись на несколько секунд от своих мыслей, он услышал, как две сидящие сзади богобоязненного вида и преклонного возраста паломницы с благоговейным восторгом обсуждают тот непреложный, с их точки зрения, факт, что всякому, совершившему паломничество на гору Синай, даровано будет отпущение всех грехов. «Господи, — подумал Сергей Михайлович, — и какую только чепуху не придумают люди! И кто там кому и почему грехи отпускает — это для них не важно; ни о чем думать не надо: поехал, взошел, очистился — и айда снова грехи зарабатывать. Как у них все просто!»

Они проехали через тоннель под Суэцким каналом, миновали длинные цепочки придорожных ресторанов и заправок и оставили позади современное шоссе через Синай. Вскоре автобус уже катился возле ограды монастырского сада, проехал мимо высоченных стен монастыря Святой Катерины и остановился у приюта, где обычно паломники дожидались восхождения на гору, которое рекомендовалось совершать только с проводником и за немалую плату. И хотя именно монастырь был целью путешествия Трубецкого, он все-таки решил быть последовательным и прежде всего взобраться на гору. Будучи по природе противником групповщины, Сергей Михайлович не стал ждать наступления ночи и появления проводника. На вершину Синая вела широкая тропа, которая исключала возможность заблудиться, и, вооружившись фонариком, он без промедления отправился в путь. Через несколько часов, когда уже совсем стемнело, он без проблем достиг вершины, где наиболее заметной достопримечательностью была построенная в тридцатых годах прошлого столетия часовня Святой Троицы. Именно там он решил скоротать время до рассвета, наступление которого и должно было, судя по мнению многочисленных паломников, знаменовать собой очищение от грехов. На вершине было холодно и дул сильный ветер. Трубецкой направился к часовне.

* * *

В часовне Святой Троицы было темно, лишь несколько лампад освещали алтарь и иконы вдоль стен. Сергей Михайлович нерешительно прошел внутрь и ненароком столкнулся с одним из тех паломников, которые, видимо, заходили сюда помолиться ради отпущения грехов. Тот от неожиданности обернулся, и их глаза встретились. По спине Трубецкого пробежал холодок. Даже слабых отблесков лампад было достаточно, чтобы понять: он хорошо знаком с этим человеком. Это был Артур Александрович Бестужев.

Бестужева было не узнать. Куда девалась еще недавно владевшая им темная сила, а вместе с ней — его лоск, самоуверенность и холодный, бездушный взгляд? Теперь перед Сергеем Михайловичем стоял одетый в простую рясу, заросший и какой-то неухоженный монах. Было очевидно, что дух его находится в смятении, поскольку, узнав Трубецкого, Артур Александрович вдруг переменился в лице, упал на колени и начал неистово молиться.

— Артур, ты ли это? — тихо спросил его Сергей Михайлович. — Прошу тебя, встань. Ты, однако, сильно изменился…

Бестужев поднялся с колен, кинулся к Трубецкому и обнял его.

— Слава Создателю, ты жив и здоров, — заговорил он полушепотом и быстро, как бы торопясь. — Как Анна? Все ли с ней в порядке? Я бы никогда, никогда себе не простил, если бы с ней что-то случилось…

— С ней все хорошо, — ответил Сергей Михайлович, — спасибо за беспокойство. А вот что случилось с тобой? Я видел тебя по телевизору всего несколько месяцев тому назад, и ты был в полном порядке.

Бестужев вроде немного смутился.

— Да разве все сразу расскажешь…

— А ты расскажи, я никуда не спешу.

Они вышли из часовни, присели на камни, и, пока над горой всходило солнце, Бестужев поведал ему продолжение своей истории.

— Когда мы встретились с вами в замке, я был уверен, что сделал правильный выбор, встав на сторону сильных. Разве мог я предположить и до конца осознать тогда, что над всеми сильными и даже всесильными мира сего есть одна высшая сила, которую они преодолеть не смогут никогда, и я предал эту силу… — Он говорил сбивчиво и торопливо. — Герхард — ты ведь помнишь его? — стал одним-единственным, кому чудом удалось спастись в том чудовищном землетрясении. Он мне все и рассказал. И про их план имитировать через средства массовой информации свое собственное исчезновение, чтобы сбить всех с толку, и про то, чтобы убрать вас с Анной как ненужных свидетелей…

«Вот даже как? — отметил про себя Трубецкой. — Ничего себе поворот!»

— Но у них ничего, абсолютно ничего не вышло! Тот, кого послали убить вас, а это был монах из какого-то монастыря в Израиле, предпочел отправиться на небеса, чем совершить грех убийства… Но они об этом даже не узнали, так как все были сметены лавиной, ниспосланной на них самим Господом, в этом нет никакого сомнения! Герхард спасся лишь потому, что неистово молился в тот момент и покаялся в грехах своих, когда гнев Господень обрушился на замок… Он теперь в клинике для душевнобольных — подобные катаклизмы так просто не проходят. Раньше у него бывали просветления, но теперь он уже никого не узнает.