Читать книгу "Школа двойников - Марианна Баконина"

– И что…

– Вроде научила… – Лизавета помолчала. – Просто мы стали говорить про двойников, про портретный грим, а ведь эту сценодвиженку тоже приглашали на своего рода портретный грим! Ведь похожие черты лица – это еще не портрет, мы часто опознаем людей по походке, по манере держать ручку, садиться в автомобиль. Это немаловажные элементы «копии». Вот если бы отыскать ту тетку…

– И как ее зовут?

– В том-то и дело, что я тогда на этот рассказ Кокошкина и внимания не обратила… Даже не спросила ничего… А теперь…

– А теперь он в больнице, с сотрясением мозга. К нему хоть пускают?

Лизавета кивнула.

– Хорошо, тогда ты сходишь к нему, можешь даже завтра, – решительно произнес Саша. – Я – понятное дело – опять направлюсь к Целуеву. Благо дорогу знаю…

– А я? – надулся Савва.

– А ты пока возись со своими телохранителями. Можешь с Лизаветой в больницу… Не нравится мне этот мор. То инсульты, то аресты, теперь вот побои…

Они в тишине допили шампанское и стали собираться по домам. Куда-то улетучился победный хмель. Не было упоения в том бою, в который они ввязались.

ЗВОНОК НА ПЕРЕМЕНУ

На следующее утро Лизавета вместе с Саввой навестила израненного Игоря Кокошкина. Психолог вел себя очень странно – все смеялся, шутил. Правда, комментировать инцидент отказался. Зато весело рассказал, как два дня назад неизвестные бандюганы подкараулили его в подъезде его же собственного дома.

– И как только код разузнали, черти! – едва шевеля губами, шутил психолог. – Разведчики!

– Кодовые замки неэффективны, да и соседи могут впустить кого угодно! – мрачно отозвался Савва. Ему категорически не нравился владелец компании «Перигор», причем неизвестно почему. Может быть, из-за того, что тот общался исключительно с Лизаветой, а на искусно составленные вопросы репортера Савельева не обращал внимания.

– Наши не впустят. Солидные люди, ведут себя с опаской! Так что эти пробрались без посторонней помощи. И знатно меня отметелили. – Кокошкин осторожно дотронулся целой, незагипсованной левой рукой до забинтованного лба.

– А с чем это нападение может быть связано?

– Бог весть… – Избитый и не глянул в Саввину сторону. – Но я не ожидал вас увидеть. Приятно удивлен, приятно.

– Кто же вас так? – продолжал настаивать Савва.

– Не знаю и, не поверите, даже узнавать нет никакого желания, – Кокошкин приложил левую руку к сердцу.

Лизавета была удивлена – здоровый и целый имиджмейкер походил на печального Пьеро, а больной и несчастный веселился, как расшалившийся Буратино. Его веселье словно освещало больничную палату, играло солнечными зайчиками на белых стенах. Хозяин фирмы «Перигор» лежал в отдельной палате, вполне, по нынешним временам, комфортабельной – высокая хирургическая кровать, стойка для капельниц, раковина, столик с лекарствами, еще один – для цветов и гостинцев. Напротив кровати два кресла, для посетителей. Видимо, больше двух посетителей к раненому психологу не пускали.

– Я хотела спросить…

– Вот вы и испортили мне все удовольствие. Я-то думал, что вы просто навестили страждущего, уже и друзьям собирался хвастаться, что меня у одра болезни посещают звезды экрана, а вы…

– А мы можем вступить в сговор… – улыбнулась Лизавета. – Вы ответите на мои вопросы, но об этом мы никому не скажем, а потому вы имеете право говорить, что я приходила без задней мысли!

Кокошкин с видимым усилием повернулся на бок.

– Я должен был догадаться, что посещение больных – не ваше амплуа. Что ж, чем могу – помогу!

– Не беспокойтесь, ничего сверхординарного. Всего одно имя – как зовут эту учительницу хороших манер…

– Все-таки догадались…

– О чем? Просто я решила спросить…

– Догадались, чем все же занимается мой друг Целуев. – Психолог облизал разбитые губы. Потом приподнялся и попробовал вскарабкаться повыше, но застонал и опустился на подушку.

– Вам помочь? – бросилась к нему Лизавета. – Давайте я поправлю подушку!

– Ох, спасибо! Здесь вполне квалифицированные и миловидные сестры, однако ваши лилейные ручки…

Лизаветины красивые, но тренированные руки (тут и теннис, и работа на пишущей машинке, и хозяйство) можно было назвать лилейными только в шутку. Она поправила сбившуюся подушку и вернулась в кресло.

– Раз шутите, значит, вы не так уж плохи. А Людмила кудахтала – «при смерти, при смерти».

– Иногда полезно подлечиться, – опять улыбнулся Кокошкин. – Ну что, вам нужна фамилия преподавателя сценодвижения? Хотите выяснить, кого она обучала? А, журналисты-расследователи?

– Возможно, – посуровела Лизавета. Веселье психолога вдруг показалось искусственным, будто он нанюхался какой-то дряни и смеется натужно, по обязанности.

– Тогда записывайте. Калерия Матвеевна Огуркова, Садовая, сто двадцать шесть, квартира восемь. Телефон отсутствует. Дерзайте! Она почти всегда дома, даже в магазины не выходит. Уроков у нее сейчас нет, насколько я знаю… Вперед, дерзайте!

– Мы подумаем. – Лизавете все меньше нравился глумливый тон психолога. – Желаю вам скорейшего выздоровления.

– Сердечно благодарю, давайте я буду всем говорить, что вы мне не яблочки принесли, а пластырь никотинел.

– Это еще зачем? – ошалело переспросила Лизавета, тут же забыв о неподобающем поведении больного.

– Курить страсть хочется, а мне не разрешают. Я слышал, пластырь может утолить никотиновый голод.

– Хорошо, договорились!

– Удачи вам! – С этим напутствием журналисты удалились.

Отыскать квартиру Калерии Матвеевны Огурковой было непросто. Огромный дом на Садовой представлял собой лабиринт дворов и лестниц, утративших какие бы то ни было опознавательные знаки не то в ходе приватизации, не то во время капитального ремонта без выселения жильцов, вошедшего в моду в конце восьмидесятых.

Савва и Лизавета терпеливо бродили по темным лестницам и внимательно всматривались в цифры на дверях – другого способа отыскать восьмую квартиру не было. Терпение репортеров, закаленное на долгих пресс-конференциях, многим показалось бы безграничным. Только однажды Савва, наступивший на экскременты, оставленные, вероятно, лицом без определенного места жительства, тихим словом помянул местную власть, которая должна не только бороться за избрание и переизбрание, но и следить за мелочами вроде наличия бомжей и отсутствия лампочек в домах, принадлежащих муниципалитету.

И вот – эврика! Они оказались перед рыжей, многократно окрашенной дверью: на косяке – цепочка кнопок, возле одной из них металлическая пластина, долженствующая, судя по рулончикам на краях, изображать пергаментный свиток, на пластинке высокими псевдоготическими буквами выгравировано: «Профессор Театрального Института К. М. Огурков».