Читать книгу "Мой бедный Йорик - Дмитрий Вересов"

— Не понял.

— По мнению Пафнутьева, человек, которого я всю жизнь считала своим отцом, был просто мужем моей матери. Будто бы когда-то участники какой-то там комсомольской или партийной конференции были свидетелями бурного романа моей матери с неким человеком. По всем приметам, утверждал Пафнутьев, это и есть мой настоящий отец.

— Это же нетрудно выяснить. По крайней мере, найти этого человека можно.

— Вилен Сергеевич утверждал, что без его помощи найти того человека невозможно. Для простых смертных он не существует. Только всемогущий и всезнающий Вилен Сергеевич мог мне посодействовать, но для этого я должна была шпионить за своим мужем… Для этого Пафнутьеву надо было жить…

— Чем я могу помочь?

— Михаил Борисович… Михаил, — Аня поправилась, заметив, как поморщился Корнилов, — вы же осматривали вещи покойного. Может, там были какие-нибудь бумаги, фотографии?.. Я сначала и не собиралась никого искать. Как считала всю жизнь Алексея Ивановича своим отцом, так и продолжаю считать. Но за эти дни во мне так много изменилось. Что-то я потеряла безвозвратно, а что приобрела, еще не поняла. Может быть, и ничего. Я как-то хватаюсь за все, за книги, картины, за людей… Наверное, это глупо, но мне вдруг стало мало счастья! Вы понимаете меня, Михаил? Мне не хватает счастья…

Аня закрыла лицо ладонями. Плечи ее дрогнули, а между пальцев показался самый краешек слезного следа. Надо было подойти, обнять за плечи, поцеловать в голову, в тоненькую нитку пробора. Но, насколько Корнилов чувствовал эту женщину, настолько он был уверен, что этого делать ни в коем случае нельзя.

— Аня, а не только вы одни должны были шпионить за Иеронимом, — сказал Корнилов.

— А кто еще? — Аня уже успела оправиться и промокнуть глаза.

— Вы знакомы с Екатериной Морозовой? — спросил следователь почти официальным тоном.

— Впервые слышу это имя.

— Она подрабатывала натурщицей, несколько раз позировала вашему мужу. Заодно, за определенное вознаграждение, делала доклады Вилену Сергеевичу.

— Ах, Катя! Я никогда не слышала ее фамилии. Действительно, она позировала Иерониму. Вот оно что… Откуда это известно?

— Мы прорабатываем круг лиц, с которыми входил в контакт Пафнутьев. Так вышли на Морозову. Она, конечно, ничего толком не знает, просто пересказывала ему разговоры и что смогла заметить в поведении вашего мужа, а Вилен Сергеевич давал ей деньги… Чем же так опасен был для него ваш супруг?

— Странный вопрос! — удивилась Аня. — Просто убил, и все, а особой опасности не представлял!

Корнилов порывисто поднялся и заходил по комнате, как по своему кабинету.

— Сегодня мы провели следственный эксперимент с участием Иеронима Лонгина. Ничего, кроме кисточки, ваш муж в руках держать не умеет. Заточкой он не смог бы попасть не только в ушное отверстие, но вообще в голову человеку. Он даже не знает, как держать нож. А удар, Аня, был профессиональный, хладнокровный.

— Значит, вы уверены, что убийца — не Иероним?

— Окончательно — еще нет. Бывают же случайности. Как говорят китайцы, иногда и обезьяна падает с дерева… Аня, мне кажется, вас мои сомнения расстроили? Простите меня за глупые фантазии, но мне кажется, что вам очень хочется видеть собственного мужа убийцей.

Корнилов сказал это и замер. Сейчас все рухнет, тонкая жердочка, перекинутая через речку, сейчас будет сломана об колено и брошена в воду, чтобы плыть дальше по течению. Как только он мог сказать ей такое? Он перестал ходить по кухне и отвернулся к окну в ожидании ее ответа, ее приговора.

— Вы правы, Михаил, — услышал он неожиданно спокойный голос. — Когда-то, еще в школе я для себя решила, что мой муж не будет похож ни на кого. Он будет удивительным, интереснейшим человеком, а остальное не так уж важно. Вы скажете, девичьи мечты? Но я ведь встретила такого человека и вышла за него замуж. Потом были какие-то глупые юридические факты: завещание, наследство, пожар… Как они могли повлиять на мою жизнь, на нашу жизнь? Почему все вдруг изменилось? Не во мне, а в нем? Мне казалось, что я становлюсь все интереснее и как женщина, и как человек. Но он стал избегать меня, а если разбегаться было некуда, старался уколоть меня побольнее. Он стал раздражительным, нервным, вспыльчивым. А потом я вдруг обнаружила в нем трусость, нерешительность, робость перед жизнью и даже передо мной… Как равнодушно выслушал он мое признание о Пафнутьеве! Его устраивало и приставание, и вербовка. Мы были на грани разрыва. Наше расставание было запланировано почти календарно. Я отмеряла его днями выставки Василия Лонгина. И вот Иероним убивает подлеца, негодяя, уничтожает эту гадину. Вам это покажется диким, но в этом убийстве я увидела надежду на возвращение к той жизни, обретение утраченного рая, если хотите. Пусть через долгие годы разлуки и ожидания. Ведь это не так важно, правда? В конце концов, я могу поехать за ним.

— Вы решили пострадать? Вы опять что-то навыдумывали, как с картиной и книгой, нафантазировали. Перечитали Некрасова? Достоевского? Решили попробовать роль жены декабриста? Грушеньки, Сонечки Мармеладовой?..

Корнилов хотел еще что-то добавить, но внезапно подумал, что еще немного — и сам он сыграет роль Иркутского губернатора из поэмы Некрасова. Старик хотел остановить, запугать бедную женщину, а сам только разогрел, раззадорил ее. Нет уж, увольте! Не бывать Ане княгиней Трубецкой, а ее мужу убийцей…

Часть четвертая Над тихой водой Над тихой водой

Глава 21

Свирепый Пирр, чьи черные доспехи

И мрак души напоминали ночь,

Когда лежал он, прячась в конском чреве,

Теперь закрасил черный цвет одежд

Малиновым…

А была ли девочка на картине? На следующий день Аня долго стояла перед автопортретом Лонгина-старшего, вглядываясь в серое пятно с правой стороны полотна. В детстве она умела, вот также вглядываясь долго-долго в один предмет, увидеть невозможное. Нарисованная птица взмахивала крылом, тяжелый диван подползал к ней, как дрессированный, занавеска приподнималась, и появлялся сказочный принц с пером в берете и при шпаге. Но серая краска не стала прозрачной, не стекла вниз, Офелия не появилась.

Последние дни она почти не спала. Перебирая, как четки, одни и те же мысли, глядя в потолок, она вдруг начинала что-то доказывать Иерониму, била в ухмыляющееся лицо Вилена Сергеевича, стараясь разбить его в кровь, но не находя для этого сил, отстранялась от мягкого, пушистого прикосновения мачехи Тамары и… тут же просыпалась. Смотрела на часы. Проходило не больше пяти минут.

Может, и тогда она видела сон, а потом произошел какой-то сбой, накладка. Она звонила Корнилову уже наяву, выбежала вчера вечером на реальную улицу, пила с ним настоящую водку. Ее страхи, ужасы были подделкой, путаницей, смещением. В конце концов, у нее сдали нервы. Ростомянц говорит, что нервные клетки восстанавливаются. Хотя зачем они ей нужны?