Читать книгу "Перекрестный галоп - Дик Фрэнсис"

Так к чему тогда им вообще возвращаться сюда и проверять, сработало ли? Возвращение лишь повысило бы шансы оставить следы. Убийц, наконец, просто могли бы заметить. Может, они уверовали в то, что я уже мертв?

Неужели не знают? Никогда и ничего не принимай на веру. Всегда проверяй.

* * *

Солнце зашло вскоре после пяти, и тут же резко похолодало.

Но я все еще ждал. И по-прежнему никто не приходил.

Может, напрасно трачу время?

Вполне возможно, подумал я, но что еще оставалось делать? Лучше уж сидеть здесь, на свежем воздухе, чем валяться на постели и разглядывать разводы на потолке спальни.

Я немного походил, чтоб согрелись пальцы на левой ноге. Фантомные боли на месте пальцев бывшей правой ноги давали о себе знать. Казалось, их жжет как огнем. Как-то утомительно все это.

Когда мобильник показал девять вечера, я решил, что с меня хватит. Пора возвращаться в квартиру Яна, он рано ложится спать и может запереть дверь. Я не собирался оставаться в конюшнях Грейстоун на всю ночь. Двадцать четыре часа непрерывного дежурства — для одного человека это слишком. Вечером я уже поймал себя на том, что клюю носом, известно, что нет ничего хуже заснувшего на посту часового. Уж лучше вообще без него.

Я убрал саблю в ножны, затем в картонный футляр и перекинул его через плечо.

По пути к выходу проверил палочку, которую оставил у камня. На месте. Поднял еще одну и поставил с другой стороны дорожки, в нескольких ярдах дальше, на тот случай, если усилившийся ветер вдруг собьет одну из них.

Если не считать прохладного ветерка, вечер выдался чудесный, на иссиня-черном небе ярко сияли звезды. Ночь будет ясная, но очень холодная. Теплое одеяло из облаков, что покрывало небо на протяжении нескольких дней, сдуло ветром, в воздухе уже попахивало морозцем, и, пока я шагал к воротам, изо рта при каждом выдохе вылетали клубы белого пара.

Я перелезал через изгородь, как вдруг увидел фары автомобиля, он приближался по дороге, ведущей из Лэмбурна. Я не придал особого значения. Дорогу эту никак нельзя назвать оживленной, но за то время, что я шел к воротам, мимо проехали три или четыре машины.

Однако я решил, что лучше не быть застигнутым врасплох перелезающим через изгородь, а потому залег в высокой траве и ждал, когда машина проедет мимо.

Она не проехала.

Она свернула с дороги и остановилась у ворот. Затем фары погасли, и я скорее услышал, чем увидел, что водитель вышел из салона и захлопнул дверцу.

Я тихо лежал лицом в траве ярдах в десяти от него. К боку прижимался футляр с саблей, но достать ее, не привлекая внимания, не было никакой возможности.

Я чуточку приподнял голову, но ничего не увидел. Фары успели ослепить меня, подпортить ночное зрение, да и в любом случае человека, вышедшего из машины, загораживал сейчас один из столбов.

Я крепко зажмурился и весь обратился в слух.

Услышал, как позвякивает цепь, которую он протягивал в зазоры между металлическими прутьями. Кто бы ни был этот тип, приехавший на машине, он не забыл захватить ключи от тяжелого навесного замка. Значит, это и есть мой враг.

Я слышал, как заскрипели ворота, когда он их открывал.

Снова приподнял голову на несколько миллиметров и пытался разглядеть водителя, который подошел к машине, но теперь вид загораживала распахнутая дверца. Я лежал в неглубокой канавке, что тянулась вдоль изгороди, а потому уровень глаз был ниже уровня дороги. С этой позиции невозможно рассмотреть, кто это такой.

Я слышал, как завелся мотор, потом вспыхнули фары.

Я был уверен, что машина сейчас проедет в ворота, но, как выяснилось, ошибался.

Она снова выехала на дорогу и укатила обратно, к деревне. Я быстро поднялся на колени. Эх, будь при мне SА80, запросто мог бы всадить несколько пуль в заднее стекло и снять водителя; так я проделал однажды с «Тойотой», прорвавшейся через контрольно-пропускной пункт в Гильменде. А вместо этого стою на коленях в траве и слушаю, как бешено колотится сердце в груди.

Врага своего мне разглядеть не удалось, но даже в темноте я все-таки узнал марку машины, пусть и не видел, какого она цвета.

* * *

— Ну и что сказала мама? — спросил я Яна по возвращении в конюшни Каури.

— О чем? — спросил он.

— О том, где я был.

— А, об этом. Да ничего особенного. Сказала, что ты ушел, и все.

— Ну а ты? — не отставал я.

— Ну, как ты и велел. Спросил ее, куда ты ушел. — Он умолк.

— И?

— Она сказала, это не мое дело.

Я рассмеялся:

— А дальше что?

— А дальше я сказал ей, как ты просил, что оставил у меня ручку, когда смотрел скачки, и я хочу ее вернуть. — Тут он снова «заглох», прямо как назло.

— И?..

— Она велела отдать ручку ей, сказала, что передаст тебе. Сказала, что тебя неожиданно вызвали в Лондон по каким-то армейским делам, и она не знает, когда ты вернешься. В записке об этом не было ни слова.

— Какой еще записке? — удивленно спросил я.

— Да. Миссис Каури сказала, ты прислал ей записку.

— Из Лондона?

— Да откуда мне знать? Она не сказала. Но ведь и никакой записки не было, верно?

— Не было, — согласился с ним я. — Не посылал я ей никаких записок.

Но мог послать кто-то другой.

* * *

Проведя довольно беспокойную ночь на диване у Яна, я проснулся в пять утра. Голова просто гудела от вопросов, я никак не мог расслабиться, лежал в темноте и все думал, думал.

Почему мой враг не пошел в стойло, убедиться, что я мертв? Может, они были убеждены в этом? Может, не хотели рисковать, оставлять лишних улик, таких, как, к примеру, свежие следы шин во дворе? Может, потому, что для них теперь это не имело значения? Или же просто потому, что не хотелось видеть чудовищных результатов своего деяния? Винить их в этом сложно. Человеческие тела — они же останки, мертвецы — это из области ночных кошмаров. Особенно тех несчастных, что умирают насильственной смертью. Я знал это, навидался за долгие годы службы.

Если уж враг вчера ночью решил не входить, не подниматься на холм, и это после того, как отпер ворота, вряд ли кто-нибудь из них явится туда снова. Так что я решил не тратить понапрасну времени, просиживая в засаде в узком проходе между стойлами в ожидании, когда кто-нибудь явится. На сегодня у меня были другие планы.

«Эндовер», — сказал адвокат Хугленд.

Отчего название кажется мне таким знакомым?

Старина Саттон, вспомнил я. Теперь он проживает в доме престарелых в Эндовере. Я ездил повидаться с ним. А сын старины Саттона, детектив сержант Фред, присутствовал на слушании дела о гибели Родерика Уорда. А сестра Родерика Уорда переехала жить в Эндовер. Неужели это просто совпадение?