Читать книгу "Имя мне - Легион - Роджер Желязны"

Все мои дела показались вдруг куда менее срочными, чемраньше. Сенатор Брокден, несомненно, порадуется, услышав, что егопервоначальная оценка событий была ошибочной. Лейла Закери показала мне улыбкутипа «я же вам говорила», когда я вызвал ее, чтобы сообщить последние новости —то, что, как я чувствовал, я обязан был сделать. Теперь, когда степень угрозызначительно снизилась, Дон мог оставить мне задание позаботиться о роботе, амог и отменить. Я полагал, все зависело от того, как на это смотрел сенатор.Если необходимость моего участия в этом деле будет менее настоятельной, Дон могрешить, что пора переложить мои обязанности на кого-нибудь из своих, не стольвысокооплачиваемых работников. Я слегка присвистнул. Я чувствовал, что даженемного расстроился из-за этого.

Позже, с выпивкой в руке, я помедлил, прежде, чем набратьномер, который он мне оставил, и решил для порядка позвонить в мотель вСент-Луисе. Просто для очистки совести — а вдруг там есть какая-нибудьвесточка, чтобы дополнить мое сообщение.

На экране появилось лицо женщины, его осветила улыбка.Интересно, а всегда ли она улыбается, когда заслышит звонок или этот рефлекс вконце концов исчезнет, когда она уволится? Дежурная улыбка утомляет, мешаетжевать резинку, зевать и ковырять в носу.

— Отель аэропорта, — ответила она. — Чем могу быть полезна?

— Это Донни. Поселился в комнате 106, — пояснил я. — Я ушелпочти сразу же и хочу узнать, не передавали ли вам что-нибудь для меня.

— Минуточку, — сказала она, покопавшись в чем-то слева. Да,— продолжала она, сверившись с бумажкой, которую достала. — Есть однамагнитозапись. Но немного странная. Она не совсем для вас — вы должны передатьее третьему человеку.

— О? И кому?

Она назвала имя, и мне понадобилось все мое самообладание.

— Понятно, — сказал я. — Я позвоню ему попозже и проиграюзапись. Спасибо!

Она еще раз улыбнулась, кивнула на прощание и отключилась.

Итак, Дэйв-таки раскусил меня в конце концов… Кто же еще могзнать этот номер и мое настоящее имя?

Я мог сказать слово-другое и получить то, что он хотел мнепередать. Но я не был уверен, стоит ли ее прокручивать по каналам связи — неосложнит ли это и без того нелегкую мою жизнь. Я хотел лично удостовериться — ичем скорее, тем лучше — что имя мое будет стерто.

Я как следует приложился к бокалу, а тут прибыл и сверток отДэйва. Я проверил его номер — точнее, их было два — и потратил минутпятнадцать, пытаясь до него дозвониться. Неудачно.

Ладно, прощай Новый Орлеан, прощай, придуманный мир. Япозвонил в аэропорт и забронировал место. Затем я допил все, что осталось,привел себя в порядок, собрал свой маленький багаж и снова покинул гостиницу.Привет, Центральный…

Во время всех моих ранних полетов в этот день я проводилвремя, размышляя насчет идеек Тейлхарда Чардина, насчет продолжения эволюции вцарстве машин, противопоставляя тезису о неустановленных способностяхмеханизмов, играя в эпистемиологические игры с Палачом в качестве пешки,удивляясь, размышляя, даже надеясь — надеясь, что правда ближе к наиболее приятному,что вернувшийся Палач вполне здоров, что на самом деле убийство Барнса былочем-то таким, что кажется совершенно случайным, что провалившийся экспериментна самом деле был вполне успешным, в некотором роде — триумфом, новым звеном вцепи бытия… И Лейла не была полностью обескуражена, принимая во вниманиевозможности этого нейристорного мозга… И теперь меня беспокоили мои собственныедела — самые душевные философские рассуждения, говорят, не очень помогаютпротив зубной боли, если она мучает именно вас.

Соответственно, Палач был отодвинут в сторону и мысли моибыли заняты собственными проблемами. Конечно, оставалась возможность, чтоПалач, и в самом деле, нагрянул в Мемфис, и Дэйв остановил его, а затем послалмне сообщение, как и обещал. Тем не менее, он назвал мое подлинное имя.

Не лишком-то много планов я мог составить до той поры, какполучу послание от него. Казалось, не слишком похоже на то, чтобы такойрелигиозный человек, как Дэйв неожиданно задумал шантаж. С другой стороны, онбыл таким созданием, которое могло неожиданно загореться какой-либо идеей инравственность которого уже испытала однажды непредсказуемую перемену. Словом,окончательный вывод сделать было непросто… Его техническая подготовка плюсзнание программы Центрального банка данных ставила его в исключительноеположение, если бы он пожелал испортить мне всю игру.

Я не любил вспоминать о некоторых вещах, которые мнеприходилось делать, чтобы сохранить свое положение призрака в мире живых, мнеособенно не хотелось вспоминать о таких поступках в связи с Дэйвом, которого япо-прежнему не только уважал, но и любил. После того, как я решил как следуетобдумать проблему сохранения моего прежнего положения чуть попозже, когдапоявится вся информация, мои думы поплыли своим путем в обычном порядке.

Именно Карл Маннгейм давным-давно подметил, чторадикально-революционные и прогрессивные мыслители предпочитали употреблятьмеханистические метафоры для описания государства, тогда как другиепредпочитали растительные аналогии. Это высказывание его прозвучало значительнораньше того, как кибернетические и экологические движения проторилисоответствующие пути в пустоши общественного сознания. Пожалуй, как мнеказалось, два эти пути развития демонстрировали развитие отличий между точкамизрения, которые по необходимости соотносились с соответствующими политическимипозициями Маннгейма, приписываемыми позднее ему; и феномен этот продолжалсявплоть до нынешних времен. Там были те, кому социальные проблемы представлялисьэкологическими расстройствами, которые могут быть решены путем несложныхизменений, заменой или частичным сглаживанием острых углов — это быларазновидность прямолинейного мышления, где любое новшество считается простоймеханической добавкой. Затем были и те, кто не решался вмешиваться вообще,потому что сознание их исследовало события вторичных и третьестепенных эффектовпо мере их умножения и запутывания по всем направлениям всей системы. И тутполучалась противоположность. Кибернетики находили в этом аналогию петлямобратной связи, хотя это и не было точной их копией и экологисты выстраивалиряды воображаемых точек все уменьшающихся обратных петель — хотя при этом былоочень трудно понять, как они определяли их ценности и приоритеты.