Читать книгу "Дневник Габриеля - Скотт Фрост"

— И убивает, — добавила я.

— Да.

— То есть вы говорите, что этот парень — просто какой-то псих, который считает, что ему за это дадут «Оскара»?

— Он не какой-то псих, он Псих с большой буквы, — сказал Хикс.

— А что вы знаете об остальных убийствах?

Хикс посмотрел на меня и замялся. Я поняла, что сейчас верх в нем взял родитель.

— Вы, правда, хотите знать?

— Он похитил мою дочь, чтобы добраться до меня. Чем больше я буду знать, тем лучше.

Хикс повернулся к одному из агентов, и тот протянул ему открытую папку.

— В девяносто восьмом он выдавал себя за врача в одной из больниц в Париже. Две ночи подряд он совершал обходы, делая вид, что состоит в штате. Один пациент, который общался с ним и выжил, утверждает, что это лучший доктор из всех, кто его когда-либо лечил. Даже несколько медсестер подумали, что таких врачей должно быть побольше.

На вторую ночь своего «дежурства» он связал троих пациентов, вставил им кляп в горло и оперировал их, как вы понимаете, без наркоза. Патологоанатомы, производившие вскрытие жертв, пришли к выводу, что, скорее всего, несчастные большую часть времени были живы.

Хикс вытащил фотографию с места преступления и положил ее на стол.

— Матерь божья, — прошептал Чавес.

— Я мог бы показать вам еще фотографии, но остальные так же ужасны, как эта.

Я бросила взгляд на фотографию и отвернулась. Слишком легко мое воображение рисовало лицо моей дочери на подобном снимке, и мне не нужно было этого видеть. Я снова отошла к окну и посмотрела на тусклую серую улицу.

— Мы не знаем подробностей по всем убийствам, — продолжил Хикс, — но, по-видимому, их роднит общая черта — преступник демонстрирует немалое мастерство и незаурядные знания вне зависимости от того, какую роль играет. Когда он играет копа, то это самый лучший коп из всех. Он даже кого-то арестовал. А когда он был рабочим, то его характеризовали как самого лучшего плотника.

— А теперь он террорист, — сказала я, все еще глядя на город. — И мастер по изготовлению бомб.

— Именно, — кивнул Хикс.

Я отвернулась от окна.

— Когда он изображал плотника, то он использовал специфические для этой профессии орудия труда?

Хикс мрачно кивнул:

— Да, восстанавливал какой-то дом.

В комнате воцарилась мертвая тишина, словно слова не могли больше адекватно выразить наши чувства. Казалось, я физически ощущаю груз полученной информации на своих плечах, словно на меня набросили какое-то покрывало. Внутри меня вихрем крутилась паника, пытаясь набрать силу и обрести форму. Я думала, что понимаю, с чем столкнулась. Думала, что знаю, кто похитил мою девочку и с кем мне придется сражаться. Но теперь стало ясно, что я ровным счетом ничего не знала.

Все, что можно сделать в такой ситуации, просто быть копом и делать свое дело.

— У вас есть его фотография? — спросила я.

— Нет, у французской полиции есть только его портрет, удивительно похожий на наш.

— Но нет никаких сомнений, что речь идет об одном и том же человеке?

— Боюсь, что нет. Это он. Единственное отличие — они считают, что он француз, а по словам нашего свидетеля Филиппа, Габриель американец.

— И кто же он на самом деле?

— Филипп сказал, что Габриель только что вернулся из Европы. И нам кажется, что так оно и есть. Но кем бы он ни был, ясно одно — Габриель может стать кем угодно, тем, кем сам захочет.

— Мне нужен доступ к документам французской полиции.

— Копии всех полученных нами материалов будут на вашем столе.

— Вы сказали, что один из пациентов выжил.

Хикс быстро просмотрел содержимое папки.

— Да, мужчина. По его словам и был составлен портрет преступника.

Фраза повисла в воздухе, требуя к себе внимания. Почему Габриель оставил в живых человека, побывавшего у него в руках? Тот же вопрос я задавала и о Филиппе. Почему Габриель не убил его? Но существование еще одного выжившего свидетеля дало мне ответ.

— То, что Филипп выжил, это, скорее всего, не просто совпадение.

— Думаю, вы правы.

— Что это, черт побери, значит? — спросил Чавес.

— Он хочет, чтобы мы знали, что это он, — объяснила я.

— Не понимаю, — покачал головой Чавес.

— В некотором смысле, сознательно или нет, но Габриелю неинтересно совершать преступления, если публика не будет знать, что это он. Он жаждет внимания так же сильно, как и жестокости.

— Ему нужна оценка, — добавил Хикс.

— Как и любому другому актеру, — сказала я, словно речь шла о любительской постановке Шекспира.

Гаррисон подошел ко мне и тоже выглянул в окно. Где-то внизу проревел автомобильный гудок. Мимо окна промчалась стайка зеленых попугайчиков, этакое расплывчатое пятно крыльев и пронзительных криков. Судя по их голосам, они преодолели притяжение земли только от отчаяния.

— Я знала, что есть миллион вещей, которые я не понимаю как мать. Я в этом смысле бестолковая, как говорит Лэйси. Но, по крайней мере, я считала, что все знаю о том, как быть полицейским, — тихо сказала я. — Но все предположения, которые мы делали до сих пор касательно Габриеля, оказались неверными. Я ошибалась везде и всюду.

Гаррисон посмотрел вниз, на прохожих, беззаботно шагающих по тротуарам и пребывающих в счастливом неведении об ужасе, творившемся в их городе.

— Нет, вы не ошиблись, — возразил он. — Просто некоторые вещи нам не дано знать. Никому не дано.

Я несколько секунд рассматривала улицу внизу. Я четко ощущала присутствие Габриеля, словно чья-то рука гладила меня по шее.

— Возможно, он прямо сейчас за нами наблюдает. Но даже если нет, он заставляет нас так думать. Интересно, что хуже?

Гаррисон покачал головой:

— Он хорошо изучил свою роль.

Я ощутила, как все мыслимые эмоции и чувства водят хороводы в моей душе. Злость, страх, паника, разочарование и, что самое ужасное, безысходность. Понимала я это или нет, но Лэйси всегда была для меня неким определяющим фактором. Уберите мать, и останется только коп, но этого недостаточно. Я чувствовала, как дочка ускользает от меня, но если я потеряю ее, то лишусь и части себя. Я отвернулась от окна, подошла к столу и села напротив Хикса.

— Как вы считаете, что эти новые сведения значат для моей дочери?

— Ты действительно хочешь поговорить об этом, Алекс? — спросил меня Чавес тоном заботливого отца, старающегося оградить своего ребенка от неприятностей.

— Я просто не могу обойти эту тему… не могу и все.