Читать книгу "Мессия - Игорь Вардунас"

Эпилог

Добежать, долететь, доплыть,

Дохромать… или жертвой пасть.

Я обратно хочу дойти,

Я обратно хочу попасть.

Я хочу видеть темный лес,

И хочу я пройти сквозь бор,

Я хочу слышать звон вершин

От холодных высоких гор.

Я хочу скакать на коне,

Чтоб рука на эфесе меча.

Становилось чтоб грустно мне

Только так, иногда, невзначай…

Будет жизнь мне тогда мила,

Жизнь награда, а не напасть…

…Я обратно хочу дойти,

Я обратно хочу попасть!..

«Долгая дорога домой»,

группа «Стереофонические эльфы»

Гай открыл глаза. Постепенно сфокусировавшись, вернулось зрение, и он с удивлением посмотрел на красивую воздушную люстру в форме изящного лотоса, висящую над его головой. Она не была включена, свет поступал в помещение откуда-то извне.

— Ну вот. Доброе утро, рад, что ты наконец-то проснулся, — донесся откуда-то сбоку приятный негромкий голос. — Представляешь, ты был без сознания почти целые сутки. Позволь осведомиться, как твое самочувствие?

Гай повернул голову, и его щека коснулась мягкой подушки. После всего пережитого это было настолько приятное и неожиданное ощущение, что он поначалу даже испугался, что это обман, фантом. Иллюзия, с которой вот-вот придется расстаться. От мягкого материала веяло лаской, теплом и уютом. Домом, которого у него теперь не было. И, скорее всего, никогда уже не будет.

Оказалось, что Метьюс лежал на широкой кушетке, заботливо укрытый клетчатым пледом. Она располагалось у стены, выполненной из неизвестного ему сорта древесины и покрытой замысловатой, переплетающейся резьбой, которая показалась Гаю очень красивой. Другая часть помещения представляла собой старинный кабинет, выполненный в колониальном стиле.

От пола до потолка вдоль всех стен, за исключением той, где находилась кушетка Гая, располагались высокие стеллажи, уставленные всевозможными книгами. Но названия на корешках ни одной из них он не смог прочитать — зрение восстановилось не полностью. В дальнем углу на точеной деревянной подставке покоился старинный глобус-сигарница, а под потолком покачивались подвешенные на невидимых нитях предметы, которых Гай никогда не видел и назначения которых не знал.

В центре кабинета на красивом домотканом ковре возвышалось кресло с высокой спинкой и подголовниками, в котором устроился мужчина, которому можно было дать как пятьдесят, так и шестьдесят лет. На нем был старомодный, но безупречный сюртук, от застегнутой на латунные пуговицы жилетки которого к нагрудному карману щеголевато протянулась золотая цепь. Аккуратная стрижка посеребренных сединой волос, прямой нос, аристократичное, не лишенное привлекательности лицо, умный взгляд голубых глаз, в которых плясала лукавая искорка. Изогнутый подлокотник кресла украшал франтоватый котелок, тут же была прислонена трость, набалдашник которой был выполнен в виде позолоченных песочных часов.

Рядом с незнакомым джентльменом располагался журнальный столик на тонкой ножке, на котором стоял поднос с чашкой чая на блюдечке и вазочка с белоснежными кубиками сахара. Он удобно и в то же время непринужденно устроился в кресле, закинув ногу на ногу, в остроносых штиблетах на манер лондонских денди.

— Где я? — тихим голосом спросил Гай, ощутив, как в комнату проник прохладный освежающий ветер с привкусом соли. До его слуха донесся размеренный рокот близкой стихии, и послышались выкрики чаек. Уже начиная догадываться, Метьюс прислушался к своим ощущениям и действительно почти сразу почувствовал, что не только кровать, но весь кабинет, в котором он сейчас находился, плавно покачивается.

— Да, мы в открытом море, — подтвердил незнакомец, одаривая Гая внимательным прищуром глубоких проницательных глаз. — Где-то в районе Большой Багамы, если верить моему капитану.

— Багамы, — механически повторил слово Гай и задумчиво покатал его на языке, пытаясь в полной мере осознать, что означает данная информация.

— Ну, разумеется, — невозмутимо сказал незнакомец и аккуратно вернул чашку на блюдце, сделав небольшой глоток. — Разумеется, нам пришлось вмешаться и эвакуировать тебя оттуда, так как события, главным действующим лицом которых ты оказался, со стремительной скоростью принимали весьма нежелательный оборот. Для этого пришлось пойти на уловку и вколоть тебе специальную сыворотку, которая замедлила процессы регенерации в твоем организме, чтобы люди сочли тебя мертвым.

Гай отвернулся от собеседника и снова посмотрел в потолок. Он смутно помнил события последних нескольких дней. Суету, напряженность, метания. Лица и черты окружавших его людей, всеми силами пытавшихся сделать из него Чудотворца, Мессию, способного нести по планете Свет и Добро. Гарри, Стоун, Бохенен, Элвис, Тадеуш Валеновски, мистер Скизи, Джон 2040, мечтавший о кинославе Даррел. Предавший его Алекс. Лара… И Кей, единственный оказавшийся Настоящим. Совместными усилиями они сделали из него то, чем он в итоге стал. Продукт пиара, качественного продакт-плейсмента и закулисных интриг.

Исцелять, благодетельствовать, быть доброй опорой. Когда раскрученный маховик ажиотажа, созданного вокруг его личности, достиг своего апогея, и все стало работать уже само по себе, как исправно работающий конвейер, и про него попросту позабыли. Он попросту стал больше не нужен. Оболочка была важнее начинки, и конфету выбросили, а аккуратно расправленный пестрый фантик вставили в раму и водрузили на стену для общего обозрения. Раскрученная машина, но уже без него.

Губы Гая дрогнули, чуть растягиваясь в едва уловимой усмешке, к которой горькой пилюлей примешивалась грусть. Или жалость к самому себе, в которой он никогда бы не посмел признаться, даже своему внутреннему «я». Он уже ни в чем не был уверен, не знал, чего хочет и куда хочет идти. Гай не мог дать всем этим людям того, чего они с таким остервенением от него желали. А в конце, когда людские алчность и ненависть достигли своего апогея и пульсирующий нарыв, наконец, не выдержав, лопнул — хамские улюлюканья и глумливые усмешки толпы. Попытка сделать человечество лучше дала червоточину, на глазах всего мира мутировав в уродливое яблоко раздора.

Человечество нельзя изменить. И не потому, что оно порочно или зло. Но потому, что такова сама природа любого человеческого существа. Люди, как малые дети, и всегда такими останутся, а планета… Планета для них одна большая детская площадка. Наполненная всевозможными развлечениями и приключениями, новыми открытиями и ощущениями, сюрпризами, приятными и не очень. Как заветный магазин, до отказа наполненный разнообразными замечательными игрушками, каждую из которых хочется потрогать, взять, прижать к груди, наиграться… И из-за него она едва не закончилась. Именно из-за него. Он всему виной и причиной. Гай вздохнул и моргнул, ощутив, как на глаза медленно наворачиваются слезы. Все из-за него.

— Понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И не скажу — не плачь, — сказал человек в кресле, до этого деликатно хранивший молчание, позволяя Метьюсу блуждать по просторам своих раздумий. — Иногда проявление слабости оказывается наивысшим воплощением благородства и силы. И самая маленькая беззащитная букашка может оказаться храбрее и мужественнее слона.