Читать книгу "Западня Данте - Арно Делаланд"

Скоро венецианскому спокойствию придет конец.

И тогда все — и патриции, и нищие — затрясутся от страха даже в собственных постелях.

— Ты видел когда-нибудь лучшую систему слежения, Ландретто? Систему, когда объект слежки даже не подозревает, что за ним следят… Оттавио совершенно определенно не мог до этого додуматься.

И тут Ландретто повернулся к хозяину:

— Ну, вы по-прежнему еще сомневаетесь, что в Венеции находится сам дьявол?

Песнь XIV Гневные

Зал Большого совета был самым просторным во дворце дожей. Около двух тысяч человек разместились на скамьях Большого совета, занимая пространство длиной в пятьдесят метров. Дож сидел рядом с членами своего Малого совета, Совета десяти и главой Совета сорока, подле которого устроился Антонио Броцци. За ними красовался знаменитый «Рай» Тинторетто, написанный в 1590 году. Одно из самых больших масляных полотен в мире, с огромным количеством персонажей и полное символических намеков. Пальма Младший и Бассано расписали фресками потолки, а центр занимал «Триумф Венеции» Веронезе. Пьетро подивился мрачной иронии, с которой в данный, весьма тяжелый для республики момент звучало название полотна. Придя час назад на площадь Сан-Марко, он столкнулся с толпой зевак, выстроившихся в очередь перед базиликой. Мэтр Эжен-Андре Дампьер, французский художник, гоголем расхаживал под яркими афишами, возвещавшими о выставке его произведений, которые, наверное, уже разместили в притворе, как и намеревались. Дожу в очередной раз придется вести себя как ни в чем не бывало при встрече с послом Франции на официальном открытии экспозиции, назначенном с благословения чиновников Сан-Марко. Но в данный момент обстановка к веселью не располагала. Как правило, Большой совет собирался каждое воскресенье и по праздникам. Заседания завершались в пять часов вечера, когда сам Лоредано прекращал аудиенции и закрывались магистратуры. Если обсуждение к этому времени не заканчивалось, его переносили. В случае серьезных проблем или пересмотра законов Большой совет заседал ежедневно. Поэтому нынешнее заседание — в среду — являлось экстраординарным. Здесь присутствовала вся знать Венеции, напряженная и чопорная, в длинных париках, черных или красных камзолах. И Эмилио Виндикати сообщал сотням напудренных венецианцев о нависшей над лагуной опасности и имеющейся у Совета десяти информации по этому поводу. Трудное дело, потому что «в интересах следствия», как любил повторять Виндикати, некоторые сведения требовалось… умолчать. И это послужило поводом для очередного горячего спора между ним и Пьетро.

— И речи быть не может, чтобы атаковать Оттавио в лоб прямо на заседании Большого совета, Пьетро! Только произнеси его имя, и, зная, кто ты такой, они тебя в лоскуты порвут с высоты своих скамей. Ты сам уничтожишь плоды всех своих усилий!

— И что тогда получается?! Или Оттавио неприкасаемый? Разве недостаточно обнаружения паноптики, этого изобретения, достойного Леонардо да Винчи?

— Да, я тебе верю! Наконец-то у нас появилось хоть что-то серьезное. Но надо действовать более тонко. Оттавио не мог в одиночку разработать столь хитроумную схему, а Лонати не назвала ни одного имени. Я поговорю с дожем и постараюсь отправить инквизиторов к Оттавио. Позволь тебе напомнить, что мне по-прежнему недостает главного — доказательств, Пьетро! И без того документа, что ты видел, я ничего не могу предпринять! И не забывай, у нас есть преимущество: если Оттавио и догадывается о нависшей над ним угрозе, то понятия не имеет, что уже на грани падения… Поэтому, будь любезен, не испорти дело какой-нибудь выходкой!

Конечно, Пьетро все понимал и проминал судьбу зато, что, обнаружив планы паноптики, не мог их забрать. И в то же время, памятуя о причине, по которой этого не сделал, ни о чем не сожалел. Забери он бумаги, и жизнь Анны Сантамарии оказалась бы под угрозой. И реальность этой угрозы тревожила Пьетро. Надо любой ценой забрать Анну от Оттавио и спрятать. Стриги не шутят, у Черной Орхидеи имелось тому достаточно доказательств. А если с головы Анны упадет хоть волос, Пьетро себе этого никогда не простит. Надо надавить на Виндикати и добиться от него гарантий, что Анну надежно спрячут… Или Пьетро сам что-нибудь предпримет. Не интересуясь ни мнением Эмилио, ни возможными последствиями.

Но в этот майский день присутствующим во дворце казалось, что они бредят. Патриции побледнели, некоторые что-то выкрикивали, другие молча качали головой. Среди присутствующих был и Джованни Кампьони. Он сидел вместе с самыми знатными членами сената, которых пригласили на Большой совет. Был здесь и Оттавио, что еще больше усложняло ситуацию. К тому же на сегодня запланировали заседание сената. Но обычное расписание пошло кувырком. Коллегия, каждое утро заседавшая полным составом, буквально на рассвете отправила к сенаторам порученцев с приказом явиться. Последние были привычны к срочным вызовам, даже ночным. Но необычность нынешней процедуры от них не ускользнула. За закрытыми дверями Большого совета сонмища дворцовых адвокатов, облаченных в дорогие одежды с бархатными поясами, украшенными серебряными бляшками, с отороченными мехом рукавами и обшлагами, перешептывались, сновали туда-сюда, проявляя повышенную активность. Здесь собрались представители властных структур Венеции — высшая власть Светлейшей.

На стенах зала висели портреты бывших дожей. Их череду нарушало лишь черное покрывало в том месте, где должно было находиться изображение Баямонте Тьеполо[27], наследника знаменитых дожей, возжелавшего силой восстановить демократию в тот момент, когда усилилась власть различных советов[28]. Казалось, что тени Фальера и Джан-Баттисты Брагадини, главы Совета сорока, казненного по ложному обвинению в продаже Испании сведений, составляющих государственную тайну, по-прежнему витают в помещениях дворца. Кампьони, еще сильнее побледневший и покрывшийся испариной, сидел на идеально подходящем к случаю месте — в нескольких метрах от черного полотна, закрывавшего Тьеполо. Сенатор то и дело вытирал лоб платком. Ни он, ни дож — никто уже не мог помешать разглашению сведений о заговоре. Хотя, с другой стороны, у этой публичности мог оказаться и положительный момент, поскольку она провоцировала скрытые столкновения между властными структурами, причем весьма яростные. Было решено сообщить всем высшим сановникам республики о событиях, случившихся после смерти Марчелло Торретоне. Народ Венеции вроде бы осознал, что над городом нависла серьезная опасность. Но приближающиеся праздники и уверенность в возможностях властей снижали накал страстей. Хотя самые ужасающие, а порой и просто идиотские слухи уже начали распространяться по районам города, руководство республики все еще старалось успокоить массы и избежать утечки сведений о подробностях этого дела.