Читать книгу "Когда рассеется туман - Кейт Мортон"

— Накрывает на стол, — ответила я, довольная тем, что туго надутый шар тишины наконец лопнул.

— До сих пор?! — Найдя подходящий повод выплеснуть раздражение, мистер Гамильтон резко защелкнул часы. — Он взял бренди и ушел четверть часа назад! Что за мальчишка, честное слово! Чему их только учили в этой армии? С тех пор, как он вернулся, с ним не пойми что творится!

Я вздрогнула, словно отругали не Альфреда, а меня.

— Они все возвращаются домой немного не в себе, — сказала Нэнси. — Выходят из поезда, и сразу видно: что-то не то. — Она бросила полировать фужеры, подыскивая нужные слова. — Нервные какие-то, дерганые.

— Дерганые, говоришь? — покачала головой миссис Таунсенд. — Его просто надо хорошенечко откормить. Ты бы тоже дергалась, если б тебе пришлось жить на армейском пайке. Сплошные консервы!

Мисс Старлинг кашлянула и произнесла профессионально-отчетливым голосом:

— По-моему, это называется, военный невроз. — Она пугливо оглянулась вокруг, заметив, что все замолчали. — Так пишут газеты. Очень много народу пострадало. Будем надеяться, что Альфред быстро оправится.

У меня дрогнула рука, и чайная заварка просыпалась на сосновый стол.

Миссис Таунсенд отложила скалку и подтянула до локтей измазанные мукой рукава. Щеки ее раскраснелись.

— Послушайте-ка, вы, — сказала она тоном, каким обычно говорят матери и полисмены. — Чтоб на моей кухне таких разговоров не было. Нет у Альфреда ничего такого, отчего не вылечили бы два-три хороших обеда.

— Конечно, миссис Таунсенд, — подхватила я, поглядывая на мисс Старлинг. — От вашей еды Альфред скоро станет здоровым, как бык.

— Понятно, со всей этой войной и дефицитом, это уже не те обеды, что я готовила раньше, — повысила голос миссис Таунсенд. — Но я уж как-нибудь соображу, что придется по вкусу Альфреду.

— Ну, разумеется, — согласилась мисс Старлинг. На ее побледневших щеках ярко проступили веснушки. — Я вовсе не имела в виду, что… — Она пошевелила губами, не в силах подобрать слова. Попыталась улыбнуться: — Разумеется, вы знаете Альфреда лучше, чем я.

Миссис Таунсенд сухо кивнула и с удвоенной яростью набросилась на кусок теста. Атмосфера немного разрядилась, мистер Гамильтон с озабоченным лицом повернулся ко мне.

— Поторопись, девочка, — устало велел он. — А когда закончишь, поднимайся наверх, там полно работы. Поможешь юным леди одеться к обеду. Но недолго! Нужно еще разложить карточки и расставить цветы.

* * *

Когда закончилась война и мистер Фредерик с девочками поселились в Ривертоне, Ханна и Эммелин выбрали себе новые комнаты в восточном крыле. Теперь они были не гостьями, а хозяйками, и, по словам Нэнси, им так и следовало подчеркнуть свое положение. Комната Эммелин выходила окнами на «Амура и Психею», а Ханна выбрала спальню поменьше, с видом на розовую аллею и озеро. Комнаты соединяла небольшая гостиная с бледно-голубыми, как утиное яйцо, стенами и разноцветными занавесками, которую кто-то когда-то назвал бургундской, хотя я никак не могла понять, почему.

Новые обитательницы почти не меняли бургундскую комнату, сохранив обстановку, которую оставил им неведомый прежний жилец. Гостиная была удобной, под одним окном стояла розовая кушетка, под другим — старый ореховый письменный стол, у дверей — кресло, а на столике красного дерева — сияющий новизной граммофон. Казалось, скромная старая мебель краснеет от смущения рядом с этим современным пришельцем.

Спеша по коридору, я услышала, как из-за закрытой двери просачиваются знакомые звуки: «Была б ты единственной девушкой в мире, а я — единственным парнем…»[11]

Эммелин крутила эту песню с тех пор, как вернулась из Лондона. Прилипчивая до невозможности: под лестницей ее напевали все без исключения. Даже мистер Гамильтон был застукан насвистывающим у себя в буфетной.

Я стукнула в дверь и открыла. По когда-то дорогому ковру прошла к креслу и стала разбирать брошенные там шелковые и атласные платья. Хорошо, что есть чем себя занять. Хоть я и скучала по сестрам и мечтала об их возвращении, легкость, с которой я прислуживала им два года назад, куда-то испарилась. За это время в семье произошла бесшумная революция, и вместо девочек с косичками и в платьях с передниками появились две девушки, рядом с которыми я чувствовала какую-то неловкость.

И еще кое-что, тревожное и неясное. Три превратилось в два. Смерть Дэвида нарушила треугольник, на месте одной из сторон зияло открытое пространство. Две точки неустойчивы, когда нет третьей, они могут с легкостью разойтись в стороны. Если их соединяет шнурок, он порвется, если струна — они будут разбегаться до тех пор, пока она не растянется до предела и не рванет их обратно с такой скоростью, что они неминуемо столкнутся со страшной силой.

Хмурая Ханна лежала на кушетке с книгой в руке. Другой рукой она зажимала ухо в тщетной надежде заглушить навязчивую мелодию.

На корешке книги красовалась надпись: «Джеймс Джойс «Портрет художника в юности». Хотя я могла бы и не смотреть: Ханна перечитывала ее с тех пор, как вернулась из Лондона.

Эммелин стояла в центре комнаты перед высоким, в полный рост, зеркалом, которое перетащила сюда из своей комнаты. Она приложила к себе платье, которое я еще не видела: из розовой тафты, с оборкой по краю. Очередной подарок бабушки, решила я. Леди Вайолет была твердо убеждена, что послевоенный недостаток мужчин брачного возраста можно преодолеть только самыми решительными действиями.

Последние лучи зимнего солнца пробивались через застекленную дверь, играли в золотых локонах Эммелин и, устав, ложились бледными квадратами у ее ног. Обласканная солнцем, она крутилась туда-сюда у зеркала, шелестя розовой тафтой и подпевая пластинке нежным голоском, тоскующим по своей собственной любви. С последним лучом замолкла и песня, а пластинка все крутилась и похрипывала. Эммелин бросила платье в пустое кресло и провальсировала через всю комнату. Приподняла иглу и снова переставила ее на край пластинки.

Ханна подняла глаза от книги. Ее длинные косы исчезли вместе с другими признаками детства — стриженые по плечи волосы вились золотыми волнами.

— Только не это! — взмолилась она. — Поставь что-нибудь другое. Что угодно.

— А эта — моя любимая.

— На этой неделе, — фыркнула Ханна. Эммелин делано оскорбилась.

— А что бы сказал бедный Стивен, если бы узнал, что ты не слушаешь его пластинку? Это ведь подарок, и им положено наслаждаться.

— Мы насладились ею по полной программе, — ответила Ханна и наконец заметила меня. — Правда, Грейс?

Я сделала реверанс и покраснела, не зная, что ответить. Пришлось притвориться, что мне нужно срочно зажечь газовую лампу.