Читать книгу "Крестовый поход - Александр Прозоров"

– Вот и славно, – поднял кубок князь галицкий. – Коли еще и Русь, то оно спокойнее. Мои уделы в самом сердце нового союза окажутся, и до них уж точно ни единый ворог не дойдет ни с заката, ни с юга. Мирная жизнь – лучший путь к процветанию. Да, мне нравится наш договор. И да, я не против того, чтобы боярские роды земель моих, старых, и твоих, новых, смешались, закрывая нам пути к возможной вражде.

– Да? – удивился Егор столь легкому отказу галицкого князя от первенства.

– Да, – еще раз подтвердил свое решение Юрий Дмитриевич[33].

– А что скажешь ты, храбрый Гафур-мирза? – с немалым облегчением повернулся к татарскому воеводе князь Заозерский. – Готов ли ты в знак благодарности за свою храбрость принять из моих рук удел, достойный твоей доблести и высокого звания? Согласен ли ты, чтобы твои воины получили подобные награды?

– Я никогда не нарушу своей клятвы ханше Айгиль, княже, – с достоинством ответил татарин. – И не допущу того, чтобы хоть один из доверенных мне великой царицей воинов изменил ей ради корысти или тщеславия.

– Но ведь великая и мудрая Айгиль, – Егор не поленился встать, подойти к татарке и склонить перед ней голову, – не будет возражать против достойной награды своим воинам? Она, конечно же, не желает возникновения новой вражды между единой Русью и татарской Ордой ни сейчас, ни в будущем?

– Никаких войн меж нами никогда в будущем? – выпрямилась правительница. – Я не люблю войн. Но ради покоя моей державы мне нужна моя армия, которая будет подчиняться мне, и только мне.

– Она у тебя будет, царица Айгиль, мы не хотим умалять твоей власти! Наоборот, каждого из нас мы желаем сделать сильнее втрое.

– Что я должна для этого сделать?

– Наделить литовских и московских бояр поместьями в Крыму, Поволжье и в Придонье, разрешить своим эмирам и нукерам получать наделы от меня на Руси и в новых землях. Тогда у тебя под рукой всегда будет крепкая армия из кованой рати и татарской конницы, а в случае большой опасности к тебе в помощь немедленно примчатся полки всех трех союзников. Они придут защищать своих родственников, и ты сможешь на них положиться, как на собственных воинов. Но вот воевать друг против друга по той же причине они уже не согласятся.

– Врагов покарать, друзей наградить… – медленно склонила голову татарка. – Да будет так! Союз на вечные времена!

– Любо! Любо! – Оказывается, к их разговору прислушивались. И бояре с ватажниками охотно приняли возможность союза с соратниками, вместе с которыми еще сегодня проливали кровь на одном поле, сражаясь против общего врага. И вечный мир в родных краях тоже был каждому по душе.

– А что ты скажешь, храбрый крестоносец? – обратился к барону Егор. – Как относится Тевтонский орден к нашему желанию жить в мире?

– Я скажу, князь Георгий, что считаю свою клятву исполненной, – поднялся со своего места Михаэль фон Штернберг. – Полагаю, ты более не опасаешься обмана и удара в спину? Тогда мы с братьями возвращаемся в свои замки.

– Для меня было честью сражаться рядом с вами, барон. У Тевтонского ордена храбрые воины.

– Мне жаль, князь Георгий, что мы служим разным Церквям. Мой долг нести людям истинную веру, а не твою. – Барон коротко кивнул и вышел из трапезной.

– Ты успел пообещать много уделов, атаман, – проводил его взглядом Юрий Дмитриевич. – Но ты так и не сказал, где намерен их взять?

– Я объявлял крестовый поход, мой друг… – с сожалением вздохнул Егор. – Он может закончиться только в одном-единственном месте: в Царьграде, на ступенях храма Святой Софии. Святой город надобно освободить из-под османского ига!!!

– То, что Царьград окружен османскими землями, не значит, что он томится под игом, – с сомнением произнес галицкий князь. – К тому же султан Мехмед и император Мануил союзники[34].

– Какая разница?

– А ты циник, князь Егорий, – вроде даже удивился Юрий Дмитриевич.

– Нет, князь. Просто я вижу будущее, – признался Егор. – Османская империя скоро станет сильнейшим из европейских государств, и русским придется воевать с ней несколько веков, проливая реки крови. Во благо наших детей зверя лучше уничтожить, пока он еще не вырос.

– Думаю, ты преувеличиваешь, атаман, – покачал головой князь галицкий. – Однако же все едино. Пусть султан Мехмед союзник Царьграду… С нами у него мира нет!

Юрий Дмитриевич осушил свой кубок и выпрямился:

– Слушайте меня, бояре! Ныне я, волею брата став великим князем, обязан мчаться в Москву, дабы принять город, земли и казну под свою руку. Те, кто желает вернуться к родному порогу, могут отправиться вместе со мной. Тем же, кто хочет добыть себе ратную славу, добычу и новые уделы, дозволяю под рукой союзника моего, князя Егория Заозерского, продолжить поход в южные земли и освободить колыбель веры христианской от угрозы османского порабощения!

Бояре загудели, словно огромный разбуженный улей, обсуждая нежданное предложение. А князь галицкий, вежливо склонившись перед ханшей, отправился к выходу. Царица Айгиль тоже поднялась:

– Милостью Аллаха, великого и всемогущего, сегодня мы одолели неверных, что желали гибели нашей державе. С легкой душой я возвращаюсь в Сарай. Те, кто желает вернуться, могут поворачивать своих коней и следовать за мной. Тем же, кто желает обогатиться добычей и землей на прокормление, дозволяю встать под руку верного союзника моего князя Егория Заозерского и продолжить поход в земли неверных.

Татарские сотники тоже встрепенулись, переглядываясь, быстро заговорили. Айгиль одарила Вожникова долгим томным взглядом и стремительно направилась к двери в сопровождении четырех нукеров.

– Жду твоих приказов, князь, – тихо произнес Гафур-мирза, но поспешил вслед за госпожой, не услышав ответа.

– Нам тоже пора, – положил руку на колено супруге Егор. – Пусть воины веселятся, а мне следует прикинуть путь движения, сроки и определить потребности в провианте.

– То есть теперь вся армия твоя? – Похоже, княгиня никак не могла поверить в случившееся.

– Десять тысяч татар, тысяч семь новгородцев, десять тысяч кованых ратников, плюс еще тысяч пять литовцев, что присягнули на верность, в пути присоединятся, – прикинул Егор. – Если нынешняя смута разорила османов так же, как Орду, к осени от них останется только слабое воспоминание.