Читать книгу "Благословенная тьма - Дмитрий Черкасов"

«Очевидно, это все», – подумал Челобитных.

Более чем достаточно. Он был изрядно удивлен, ибо никак не предполагал, что местная гробовая тишина способна таить в себе столько людей.

Однако для верности он проколотил в рельс еще минуту-другую и только потом отшвырнул костыль и глянул на собравшихся исподлобья, тяжело дыша.

Он и вправду утомился, но немного играл, распалял в себе угрюмую озабоченность и готовность сообщить народу тяжелую правду. Этим он старался преодолеть неуверенность.

Толпа стояла неподвижно и ждала продолжения.

Протодьякон шагнул вперед, остановился, подумал и сделал еще несколько шагов. Собрание смотрело не столько на него, сколько почему-то на рельс. Эта публика была явно заторможена.

Пантелеймон открыл рот, но Бог запечатал ему уста. Тогда он прочитал про себя короткую и яростную молитву. Прочистил горло, шагнул снова, на сей раз – навстречу селянам.

И Небеса смилостивились, дали добро на доклад.

– Братья и сестры! – громко, но не вполне уверенно произнес Пантелеймон. Странным образом это было первое, что пришло ему в голову. – Братья и сестры! – повторил он голосом уже более зычным. – Я, Пантелеймон Челобитных, православный священник, собрал вас с намерением сообщить тяжелые и важные вещи… А также обратить ваши души к Богу. – Он перекрестился, прося у Господа прощения за самозванство. Он присвоил себе священнический сан. – Я понимаю, что для вас я – чужак и вообще человек подозрительный. Я не знаю, ведомо ли вам даже, кто есть священник, ибо не вижу в вашем селе храма – ни в вашем, ни в ближайших окрестностях… – Здесь он говорил несколько наобум, потому что не знал окрестностей и ориентировался лишь на сравнительно близкое Крошкино. Впрочем, это было не важно. Знают, не знают, но живьем видели, в лучшем случае, очень и очень давно. – Поэтому я просто говорю вам, что пришел с миром и желанием спасти вас от страшной беды, которая над вами нависла.

Толпа молча внимала ему.

Так ли?

Невозможно было разобрать, понимают ли его и даже слышат ли вообще. Протодьякон набрал в грудь воздуха.

– Братья и сестры! – прокричал он в третий раз для пущей убедительности. – Обращаюсь к вам во имя Отца, Сына и Святого Духа. Призываю и заклинаю вас: опомнитесь! В вашем селе поселился змей, сущий враг человеческого рода, демон во плоти. Я не стану заставлять вас гадать, я не буду ходить вокруг да около. Я имею в виду хорошо знакомого вам Павла Ликтора – человека пришлого, и пришел он к вам не с добрыми целями. Всем вам известно засилье нечисти, которая временно владычествует над вашими краями. Прикрываясь благими намерениями, укрываясь за желанием помочь вам в ваших неотступных страхах перед бесами, Ликтор втерся к вам в доверие. Возможно, он даже продемонстрировал некоторым свое мнимое всемогущество, уничтожив несколько демонических отродий. Но в действительности он вовсе не намерен вам помогать. У него на ваш счет совсем иные планы. Вы нужны ему в качестве строительного материала, он хочет всех вас превратить в демонов, оборотней, вервольфов. Он никакой не ученый. И он не врач, и не знахарь. Он говорит, что лечит вас, но это ложь. Леча вас, одновременно он вводит вам вот это! – Шприц и пузырек с отравой уже были у Пантелеймона в руке. Он поднял их повыше, чтобы всем было видно. – Вам знакомы эти предметы, не так ли?! Под видом лекарства он вводил вам чудовищную смесь, которая уже начала оказывать свое разрушительное действие. Посмотрите на себя – вы уже не похожи на обычных людей. В вашем селе не слышно ни смеха, ни плача, ни звука вообще; вы утратили жизненную силу – еще немного, и вы напрочь утратите человеческое, а с ним и Божье подобие. Много ли детей родилось у вас с тех пор, как здесь поселился Ликтор? Я полагаю, ни одного… Так вот послушайте. Это потому, что яд лишает вас возможности иметь детей, это один из первых его эффектов…

Челобитных почувствовал, что говорит что-то не то. Дети в селе были, и даже совсем малолетние. Они явно родились после прибытия Ликтора. Оно и понятно: не сразу же начал тот свою разрушительную деятельность. Да, вначале он должен был завоевать доверие местных.

Второе: он, Пантелеймон, употребляет слова, значение которых наверняка абсолютно непонятно слушателям. О Божьем подобии они вряд ли что слышали, не говоря об «эффектах»…

Толпа продолжала хранить безмолвие. Это начинало раздражать.

– Что же вы молчите?! – Пантелеймон непроизвольно возвысил голос. Он убрал шприц и выставил крест. – Опомнитесь! Неужели вас уже превратили в стадо? Ведь это Ликтор делает вас такими. Он повинен не только в этом. Он лично признался, что убил вашу односельчанку Полину. Мало того: все вы помните недавний пожар. Я сам видел пепелище и молился над ним. – Это была маленькая ложь, но ложь во спасение. Он не успел помолиться. – Как вы думаете, кто поджег безутешное семейство? Тоже он, Павел Ликтор… Он сознался и в этом. Или вы не проливали слез даже в связи с этим событием? Он шастает по лесам в компании своих дружков, таких же оборотней. Он хочет, чтобы и вы превратились в волков. Он собирается превратить вас в покорных его воле животных, солдат в зверином обличье…

Из толпы выступила тощая баба, завернутая в драный тулуп.

Она прошла немного и остановилась перед протодьяконом. От неожиданности тот умолк.

– Это мы-то не проливали слез? – спросила она негромко, но так, что слышно было всем.

Эти слова, на которые протодьякон уже подсознательно не рассчитывал, повергли его в окончательное изумление и лишили дара речи.

Баба обернулась к толпе. Короткая речь ее в переводе с местного диалекта звучала примерно так:

– Люди, – произнесла она тем же голосом, негромким и бесцветным. – Что же вы терпите? Почему вы спокойно его слушаете? Кто он, откуда взялся? Почему поганит нашего благодетеля? Павлуша поджег? Ой ли? А не он ли сам? Смотрите – весь в черном…

Она резко повернулась обратно к Пантелеймону и вдруг с силой дернула его за безрукавку. Та треснула, показалась рукоять левого револьвера. Сила у бабы оказалась недюжинная.

Тогда из толпы шагнул еще один человек – один из двух малышей, которых Челобитных счел умственно отсталыми. Непонятен был пол этого существа – не то мальчик, не то девочка.

Лицо ребенка внезапно исказилось звериной ненавистью. Он выбросил вперед руку с обличающим указующим перстом, наставил на протодьякона и издал долгий пронзительный крик. Это был даже не крик, а визг уязвленного животного, зовущий к отмщению. Брызги слюны полетели во все стороны.

Толпа заколыхалась. Пантелеймон попятился, заметив невесть откуда взметнувшиеся вилы и колья. По-прежнему не издавая ни звука, толпа перешла в неторопливое наступление, предводительствуемая ребенком, который так и приближался: крича, с выставленной рукой.

Едва ли не впервые в жизни Челобитных пришел в полное замешательство. Инстинкт ликвидатора подстегивал его к стрельбе. Инстинкт священнослужителя запрещал стрелять по людям.

Но были ли это люди?